Сибил наконец нагнала его и взяла под руку. Слева и справа на почерневших железных крюках висели красные и белые туши — говядина, баранина, телятина; плотные мужики в заляпанных кровью передниках многоголосо расхваливали свой товар. Обитательницы Лондона толпились здесь дюжинами с корзинками в руках. Служанки, кухарки, добропорядочные жены добропорядочных мужей. Краснолицый косоглазый мясник выскочил на мостовую прямо перед Сибил; в его ладонях лежало что-то синее и скользкое.
— Постой, красавица! Купи мужу на пирог самые лучшие на рынке почки!
Сибил дернулась и обошла его стороной.
Обочину загромождали тележки, возле которых выкликали свой товар торговцы и торговки; на их плисовых куртках сверкали латунные и перламутровые пуговицы. У каждого имелся свой номерной значок, хотя, по словам Мика, добрая половина номеров была липой, такой же липой, как и гири их весов. Мостовая, расчерченная мелом на аккуратные квадраты, была сплошь устелена клеенками, уставлена корзинами; Мик принялся рассказывать, к каким уловкам прибегают торговцы, чтобы придать свежий вид лежалым, сморщенным фруктам, как они подкладывают дохлых угрей к живым. Сибил улыбалась, видя, как он гордится своими познаниями. Тем временем торговцы кричали о своих метлах, мыле, свечах, а хмурый шарманщик двумя руками крутил ручку своей машины, наполняя улицу торопливым дребезжанием колокольчиков, струн и стальных пластинок.
Мик остановился около складного столика, за которым восседала раскосая женщина в бомбазине — вдова, что ли? Тонкие, скорбно поджатые губы сжимали короткую глиняную трубку. На столике были выставлены многочисленные пузырьки с вязкой на вид жидкостью; должно быть, какое-то патентованное лекарство, решила Сибил, поскольку на каждый пузырек была наклеена синяя бумажка с расплывшимся изображением краснокожего дикаря.
— И что бы это могло быть? — осведомился Мик, постучав пальцем по залитой красным воском пробке. Прежде чем ответить, вдова извлекла трубку изо рта.
— Каменное масло, мистер, а еще его называют барбадосской смолой. — Ее густой, тягучий акцент неприятно резал ухо, но Сибил почувствовала не раздражение, а скорее жалость. Как далеко занесло эту женщину от того заморского места, которое она звала своим домом.
— Ясно, — кивнул Мик. — А оно, случаем, не техасское?
— Чудо природы, целебный бальзам, — сообщила вдова, — здоровье и радость доставит вам. Собран дикарями из племени сенека в Пенсильвании, с вод великого Масляного ручья, мистер. Три пенни за флакон, и вы забудете все свои болезни.
Узкие бесцветные глаза женщины прищурились еще сильнее, почти утонули в сетке морщин; она смотрела на Мика с каким-то странным выражением, словно пыталась вспомнить лицо. Сибил зябко поежилась.
— Удачи тебе, матушка, — сказал Мик с улыбкой, которая почему-то напомнила Сибил детектива из Отдела по борьбе с пороками, которого она когда-то знала. Маленький рыжеватый человечек, в чьем ведении находились Лестер-сквер и Сохо. Девушки прозвали его Барсуком.
Мик двинулся дальше.
— Что это такое? — спросила Сибил, беря его под руку. — Что она там продает?
— Каменное масло, — ответил Мик, оглянувшись на черную согбенную фигуру. — Генерал говорит, в Техасе оно прямо брызжет из-под земли…
— И это что, и вправду помогает от всех болезней? — заинтересовалась Сибил.
— Не бери в голову, — отмахнулся Мик, — и кончаем треп. — Его явно заинтересовало что-то происходившее в конце переулка. — Вон там один из них. Ты знаешь, что тебе делать.
Сибил кивнула и стала пробираться сквозь базарную толчею к человеку, которого высмотрел Мик. Это был продавец баллад, тощий, со впалыми щеками парень.
Это был продавец баллад, тощий, со впалыми щеками парень. Из-под цилиндра, обтянутого яркой, в горошек, тканью, выбивались длинные, сто лет не мытые волосы. Руки он держал перед собой, молитвенно сложив ладони, из рукавов мятой куртки торчали пачки листовок с нотами и текстом.
— “Железная дорога в Рай”, “Железная дорога в Рай”, леди и господа, — привычно тараторил продавец. — “Мчится поезд надежды по скале веков, из Правды и Веры рельсы, а паровоз — Любовь”. Прекрасная мелодия, и всего за два пенни, мисс.
— У вас есть “Ворон Сан-Хасинто” разгромили мексиканскую армию генерала Антонио Лопеса де Санта-Аны, чем и закончилась Техасская война (1835—1836). Позднее примерно в этом месте был заложен крупнейший город Техаса Хьюстон. ]? — спросила Сибил.
— Надо, так достану, — отозвался продавец. — А о чем это?
— О великой битве в Техасе, о великом генерале.
Продавец баллад удивленно вскинул брови. Глаза у него были голубые, с безумным блеском — то ли от голода, то ли от религии, а может, и от джина.
— Так, значит, ваш мистер Хасинто один из этих крымских генералов, француз?
— Нет-нет, — снисходительно улыбнулась Сибил. — Генерал Хьюстон, Сэм Хьюстон из Техаса. И мне нужна эта песня, крайне нужна.
— Сегодня вечером я закупаю свежие публикации и непременно спрошу вашу песню, мисс, непременно спрошу.
— Мне нужно по меньшей мере пять экземпляров, для всех моих друзей, — сказала Сибил.
— За десять пенсов вы получите шесть.
— Значит, шесть, и сегодня вечером, на этом же месте.
— Как скажете, мисс. — Продавец тронул поля шляпы.
Сибил поспешила затеряться в толпе. Все получилось! И не так уж это было и страшно. Раз, другой — и совсем привыкнешь. Да и как знать, может, песня и вправду хорошая, так что люди, которым продавец сбагрит в конце концов свои листочки, получат удовольствие. Внезапно рядом с ней возник Мик.
— Неплохо, — снисходительно заметил он, запуская руку в карман пальто, чтобы, как фокусник — кролика, извлечь оттуда теплый, с пылу с жару, яблочный пирожок, обсыпанный сахарной пудрой и завернутый в промасленную бумагу.
— Спасибо, — произнесла Сибил с удивлением и облегчением; она как раз думала свернуть в какой-нибудь тихий уголок и достать украденную шаль, а ведь Мик, получается, все это время ни на секунду не спускал с нее глаз. Она его не видела, а он ее видел. Такой уж он есть, и не надо об этом забывать.
То вместе, то порознь они прошли весь Сомерсет, а затем и огромный рынок Петтикоут-Лейн, освещенный с приближением вечера сонмом огней: ровно горели калильные газовые фонари, ослепительно сверкало белое ацетиленовое пламя, среди разложенной на прилавках снеди мигали чадящие масляные лампы и стеариновые плошки. Несмотря на оглушительный гвалт, Сибил, к вящей радости Мика, одурачила здесь еще трех торговцев балладами.
В ночном сердце Уайтчепела, огромном питейном заведении, где на поблескивающих золотыми обоями стенах полыхали газовые рожки, Сибил нашла дамскую уборную. Там, в безопасности вонючей кабинки, она смогла наконец переложить свою добычу поудобнее. Шаль была очень мягкая, чудесного лилового цвета — благодаря одной из этих странных новых красок, которые делают из угля. Сибил аккуратно сложила шаль и затолкала ее в корсет, пусть пока полежит в надежном месте. Вернувшись к своему новому руководителю, она застала его уже за столиком. Мик успел заказать для нее медовый джин. Сибил села рядом, не дожидаясь приглашения.
— Отличная работа, девочка, — сказал Рэдли, пододвигая ей стакан.
В зале было не протолкнуться от крымских солдат-отпускников; на крикливых, багровых от неумеренно поглощаемого джина ирландцах гроздьями висели уличные феи.