— Надо как можно быстрее… — начинаю я.
— Где она?! — кричит он, уже озираясь по сторонам в поисках Виолы.
Мне приходится встать между ним и Иваном, чтобы тот не разбил ему голову прикладом винтовки.
— Она ранена, — говорю я. — Ей надо наложить шину. — Я поворачиваюсь к Ивану: — У вас тут есть перевязочные материалы?
— Есть набор для оказания первой помощи.
— Сгодится. Отдай его Ли, он позаботится о Виоле. Потом скажи стражникам, что я хочу с ними поговорить.
Иван злобно сверлит взглядом Ли.
— Это приказ, рядовой.
— Будет сделано, сэр , — язвительно отвечает Иван и скрывается в коридоре.
Ли таращит на меня глаза:
— Сэр?!
— Виола все объяснит. — Я толкаю его вслед за Иваном. — Скорей отнеси ей бинты и шину! Ей больно!
Это приводит его в чувство. Я разворачиваюсь и иду в сторону вестибюля мимо двух стражников.
— Что происходит? — спрашивает один из них.
— Что происходит, сэр,— отрезаю я, не оборачиваясь, и стремительно выхожу из министерства Вопросов на улицу, а там иду прямиком к воротам.
На улице — тишь и покой.
И Ангаррад.
Видимо, ее привел Дейви.
— Привет, девочка! — говорю я, медленно подходя к ней и гладя ее по носу.
Жеребенок Тодд?— слышится в ее Шуме.
— Все хорошо, девочка, — шепчу я. — Все в порядке.
Ее Шум все твердит без конца мое имя, Тодд, Тодд, Тодд.Я подхожу к седлу. На нем до сих пор висит моя винтовка.
И дневник моей мамы тоже там.
Дейви постарался.
Я отвязываю поводья Ангаррад от столба и вывожу ее на дорогу, так чтобы морда смотрела прямо на огромную серебряную «В» на воротах.
— Мне тут надо речь произнести, — говорю я. — Хорошо бы с твоей спины.
Жеребенок Тодд,говорит она.
— Ангаррад, — говорю я.
Ставлю ногу в стремя, запрыгиваю в седло и поднимаю глаза к небу. Темнеть еще не начало, но сонце уже начинает сползать к водопаду. День подходит к концу.
Время на исходе.
— Пожелай мне удачи, — говорю я.
— Вперед! — ржет Ангаррад. — Вперед.
Стражники переводят взгляд с меня на Ивана, который пытается заставить их молчать — впрочем, это не поможет заглушить их Шум, который блеет и кричит, точно овца на пожаре.
— Он же лейтенант, — увещевает Иван стражников.
— Мальчишка он, а не лейтенант! — возражает ему рыжеволосый солдат.
— Любимец президента, — добавляет Иван.
— Да, и вам приказали отвести его в город, рядовой, — говорит стражник с большим пузом и капральскими нашивками на рукаве. — Еще скажите, что ослушались непосредственного приказа!
— Лейтенант отдал мне другой приказ, — говорит Иван.
— С каких пор он у нас главнее президента?
— Да бросьте! — взрывается Иван. — Вас же всех поголовно наказали, поэтому вы здесь!
Это немного их утихомиривает.
— Ты идиот, если думаешь, что я встану на сторону мальчишки и ослушаюсь президента, — говорит капрал Пузан.
— Прентисс все узнает, — добавляет рыжий, — как ни скрывай.
— Он прикажет нас расстрелять, — поддакивает ему другой стражник, долговязый, с бледной, землистой кожей.
— Кому прикажет? — не унимается Иван.
— Все солдаты на войне, а президент сидит в своем разрушенном соборе и ждет, когда я приведу Тодда.
— С какой стати? — спрашивает рыжий. — Почему он не с армией?
— Это не в его духе, — отвечаю я. Все снова поднимают глаза на меня. — Мэр не участвует в сражениях. Он правит, руководит, но курка не спускает и рук не пачкает. — Ангаррад чует мое волнение и делает едва заметный шажок в сторону. — За него это делают другие люди.
И потом,думаю я, пытаясь утопить эту мысль в Шуме, ему очень хочется поговорить со мной.
Что, по мне, гораздо хуже войны.
— Так ты чего, решил его свергнуть? — спрашивает капрал, скрещивая руки на груди.
— Он обычный человек, — говорю я. — А человек небессмертен.
— Нет, он не так прост, — возражает рыжий. — Говорят, он сделал из своего Шума оружие.
— И если близко к нему подойти, он может завладеть твоим разумом, — добавляет долговязый.
Иван презрительно фыркает:
— Бабушкины сказки! Ничего такого он не умеет…
— Умеет, — говорю я, и снова все взгляды обращаются на меня. — От его Шумных оплеух потом полдня в голове звенит, боль — адская. А еще он может пролезть в мозг и заставить тебя что-нибудь сделать или сказать. Все это чистая правда.
Стражники удивленно пялятся на меня, гадая, когда я скажу что-нибудь более утешительное.
— Но, кажется, для этого надо смотреть ему в глаза.
— Тебе «кажется» ? — фыркает рыжий.
— А Шумные удары несмертельны, и он не может бить нескольких людей разом. Если мы нападем вместе, всех ему не достать.
Правда, я тщательно скрываю в Шуме воспоминание о его последнем ударе — севодня, на Арене. Он был куда мощнее и страшнее всех предыдущих.
Мэр оттачивает свое оружие.
— Неважно, — говорит долговязый. — У него тоже есть охрана. Ты зовешь нас на верную смерть.
— Он ждет, что вы меня приведете, — говорю я. — Мы спокойно пройдем мимо охраны прямо к нему.
— И с чего мы должны тебе подчиняться, лейтенант ? — спрашивает капрал, глумясь над моим званием. — Что мы за это получим?
— Свободу от тирании! — восклицает Иван.
Капрал закатывает глаза. Не он один.
Иван не унимается:
— Мы свергнем его и сами захватим власть!
Глаза уже никто не закатывает, но долговязый говорит:
— Кто-нибудь жаждет увидеть в президентах Ивана Фарроу?
Он хотел всех насмешить, но никто не смеется.
— А как насчет президента Хьюитта ? — говорит Иван, глядя на меня со странным блеском в глазах.
Капрал Пузан фыркает и повторяет:
— Да он же мальчишка!
— Нет, — говорю я. — Уже нет.
— Он один решил сопротивляться режиму, — добавляет Иван. — Это коечто да значит.
Стражники начинают переглядываться. Я вижу вопросительные знаки в их Шуме, сомнения и страхи, подтверждающие друг друга, и мысль о неизбежном поражении.
Но из их Шума я узнаю, как можно спасти дело.
— Если вы мне поможете, — говорю я, — я дам вам лекарство.
Разговоры тут же умолкают.
— Что, правда? — недоверчиво спрашивает рыжий.
— Да блефует он! — отвечает за меня капрал.
— Лекарство хранится в подвалах собора. Я сам видел, как мэр его туда…
— Почему ты все время называешь его мэром? — спрашивает долговязый.