– Значит, наш новый жилец никакой не гот, – не заметила, как я вновь вернулась мыслями к пианисту. – Он только что со своей дамой поссорился.
– Дура! Я пошутила. – Маркелова стремительно теряла ко мне интерес.
И я пошутила, но сказать об этом не успела, потому что Лерка канула в ночь. Наверное, она все-таки поругалась с Драконом и пришла мне об этом рассказать, я же на нее, как всегда, наехала. А у готов душа ранимая, они не любят, когда над ними шутят. Раньше было ничего, а теперь нельзя. Могла бы и на сотовый позвонить, предупредить, что хочет встретиться…
– Блин! Гурьева! Ты чего не дома?
Стешка выплыла из темноты, как пароход из тумана. Семенова с Репиной держались у нее в кильватере.
Вот уж кого не ожидала встретить по дороге с тренировки, так это их, великую троицу. Хотя, судя по словам Маркеловой, они заняли у меня во дворе круговую оборону, прорыли траншею, укрепили пулеметные гнезда и запланировали пару тайных ходов отсюда к границе с Канадой.
– Уже дома! – буркнула я.
– Ты чего такая? – Малинина задержала меня за куртку. – Встречалась с кем?
И тут я вспомнила слова Лерки, что Стешка пыталась весь день выследить пианиста.
– Совсем, что ли? – вырвала я свою руку. – Я с тренировки иду.
Малинина внимательно посмотрела на меня. Слишком внимательно. Но выдержать ее взгляд оказалось легко – мне нечего было скрывать. Почти нечего. Я уже собралась рассказать, что пианист на улице, но не один, что у него сейчас не то настроение, чтобы к нему подходить, но решила не расстраивать Стешку. Меня же потом и обвинят, что я все подстроила.
Я шла к подъезду, чувствуя, как в спину мне смотрят ненавидящие глаза. Ну и ладно, ну и пусть! Я даже снова разозлилась. На себя. Будь у меня в руках сабля, я бы заставила Малинину попрыгать, а так, в простом разговоре, приходится постоянно отмалчиваться.
Не успела я забежать под козырек, подъездная дверь открылась, выпуская незнакомого мужчину. Высокий, стройный, холодный взгляд внимательных глаз.
– Приятного вечера, – чуть поклонился мне мужчина. Я едва не растянулась на грязных плитках перед лестницей. Испуганно глянула на говорящего – в нашем городе никто никого не приветствует просто так, к тому же незнакомых. А мужчина спокойно ждал, пока я пройду в подъезд, чтобы выйти на улицу. Я обратила внимание на его бледную кисть, на длинные белые пальцы с синеватыми ногтями.
«Еще один пианист», – мелькнуло у меня в голове. И я запоздало ахнула. Это же дядя! В мастерскую въехали двое – дядя и племянник. И конечно же, они могут быть похожи.
Видимо, я слишком долго смотрела на мужчину. Выждав приличную паузу, он снова улыбнулся, чуть склонив голову.
– Приятно было познакомиться, – произнес как пропел он. – Adieu!
Почему так? Живешь, все у тебя хорошо, ничего особого тебе не требуется.
И вдруг появляется кто-то и ломает твою такую правильную, размеренную жизнь. И все летит кувырком. Он, может, и не хотел, он, может, и не догадывается, что помешал, а ты уже не способна спокойно читать, смотреть телевизор, учиться. Не получается жить, как прежде.
Выходя из ванной в темный коридор, я чуть не сбила с ног маму.
– Май? Как дела?
– Все хорошо. – Я постаралась побыстрее проскользнуть в свою комнату, но мама для того и вышла, чтобы так просто я от нее не отделалась.
– Что в школе? Как тренировка?
– Все в порядке. – Баллончик с бальзамом для волос жег мне ладонь.
– Звонил Пашка. Спрашивал, пришла ты или нет. – Мама замялась, отведя взгляд. – Почему вы вместе с ним не ходите? Провожал бы он тебя, а то на улице уже темно.
Это было невыносимо.
– Мама! Прекрати!
Мама коснулась пальцами моих волос.
– Как красиво, – прошептала она. Чуть отстранилась, пропуская меня. И уже в спину спросила: – Май, ты влюбилась?
Что?
Кровь прилила к щекам, сердце толкнулось куда-то в горло.
– Мама! – Я поспешно потянула на себя дверь в свою комнату. – Что ты такое говоришь? Мне уже и голову вымыть нельзя?
– Ты последнее время какая-то бледная. – Мама шла за мной по пятам.
– Собака воет, спать не дает. Ты разве не слышишь?
Взгляд мамы стал странным. Она смотрела на меня, как на маленькую девочку. Как на маленькую, беспомощную и глупую. Как будто я сейчас собираюсь залезть в будку к злой цепной собаке и погладить ее по жесткой холке.
Но лезть я никуда не собиралась. Я просто хотела побыть одна.
– Май, давай уедем куда-нибудь? – произнесла мама таким голосом, что я остановилась. Лицо у нее было уставшее. – Возьмем путевку на юг. Там еще тепло. У нас теперь солнце появится не скоро.
Мне тут же захотелось уехать. Немедленно! Сию секунду! Побросать вещи в сумку и уйти. Даже дверь за собой не закрыть.
– Когда? – Я смотрела на маму и не узнавала ее.
– Завтра пойду в турагентство и возьму горящую путевку. Что у тебя с каникулами?
– Скоро, – пробормотала я. Вопрос вернул меня к действительности, к осеннему вечеру, к вою ветра за окном – на такой высоте он дует постоянно.
– Завтра все узнаю.
Она ушла, оставив меня наконец одну. Я медленно опустилась на кровать. В голове вспыхивали и гасли редкие кадры. И в каждом был наш новый жилец. Вот он около пианино. Вот открывает мне дверь. Вот равнодушно смотрит на меня, отворачивается и уходит.
Черт, черт, черт! Сколько можно-то!
Да, все правильно. Надо уехать. Как можно быстрее. Убежать, спрятаться. А потом я вернусь, и все будет как раньше. Будут те же тренировки, те же занятия на курсах, по воскресеньям поездки на конюшню. Все вернется обратно. И спокойствие тоже вернется.
Утром лицо у меня было опухшее от ночных слез, глаза покраснели, в уголках чувствовалась резь. В зеркало на себя смотреть было страшно.
Я налила себе большую кружку кофе, отрезала кусок сыра и села за стол. Чувствовала себя измотанной, как будто всю ночь размахивала саблей. И под стать моему настроению на улице моросил мелкий дождик.
Во дворе памятником чему-то вечному торчала неизменная троица. Изморось не мешала им дымить влажными сигаретами.
– Физкультпривет! – зло процедила Стешка. – Что-то твой сосед сегодня не выходит.
– Вчера нагулялся, – буркнула я, собираясь пройти мимо. Глаза опустила, чтобы ничей взгляд меня не остановил.
Я решила с утра не убирать волосы в хвост, оставила их распущенными, и теперь они мне мешали, падали на лицо, лезли в глаза, я их постоянно поправляла, что раздражало меня еще больше.