6:00
Было темно, насколько вообще может быть темно на Пятой авеню, и так же тихо.
Дженнифер Малой окинула взглядом фонари, неиссякаемый поток машин и досадливо поджала губы. Огни и суета раздражали ее, но тут уж ничего не поделаешь – перекресток Пятой авеню и 73-й улицы никогда не спит. Она уже несколько дней подряд приходила сюда в это время и заставала одну и ту же картину, так что ожидать иного не имело смысла.
Глубоко засунув руки в карманы длинного пальто, Дженнифер прошла мимо пятиэтажного дома из серого кирпича, юркнула в переулок, примыкавший к нему, и, сделав несколько шагов, оказалась за мусорными бачками, перегораживавшими тротуар. Здесь царили темнота и безмолвие.
Хотя она проделывала это далеко не в первый раз, ощущение приключения до сих пор не померкло: сердце забилось быстрее, дыхание участилось. Девушка натянула похожую на капюшон маску, которая скрыла точеные черты лица и копну белокурых волос, стянутых в узел на затылке, затем сняла пальто, аккуратно свернула его и уложила на землю у бачка. Под пальто на ней оказалось только крошечное бикини и кроссовки. Тело у нее было худощавое и мускулистое, небольшая грудь, узкие бедра и длинные стройные ноги. Дженнифер наклонилась, расшнуровала кроссовки, сняла их и поставила рядом с пальто. Потом почти любовно погладила серую кирпичную кладку, улыбнулась и шагнула прямо сквозь стену.
* * *
Пила с визгом вгрызалась в сырую древесину, от пронзительного звука у Джека свело зубы. Слишком знакомый мальчишка пытался скрыться в глубине кипарисовых зарослей.
– Да тут он, тут, куда ему деться!
Это дядюшка Жак! В Ателье-Париш его звали Гаденыш Джейк – за глаза, разумеется.
Мальчик закусил губы, чтобы не вскрикнуть.
Он стискивал зубы сильнее и сильнее, пока не ощутил во рту привкус крови – чтобы удержаться от превращения. Иногда это помогало. Иногда…
И снова стальные зубья с визгом впились в сырой кипарис. Мальчик пригнулся почти к самой земле; бурая солоноватая вода колыхалась у самых губ, заливалась в ноздри.
– Я ж говорил! Вот он, крокодилий корм, здесь. Держите его!
Послышались другие голоса. Лезвие пилы снова взвизгнуло.
Джек Робичо забился в темноте – одна рука запуталась во влажной от пота простыне, другая потянулась к телефону. Он задел лампу от Тиффани, чертыхнулся, умудрился каким-то образом поймать ее за основание, сделанное в виде стеблей с листьями, приткнул лампу обратно на тумбочку, потом нащупал прохладный пластмассовый корпус телефона. Трубку он поднял в разгар четвертой трели.
И снова чертыхнулся. Кто еще мог разузнать этот номер? Джек давал его Вонищенке, но она сейчас в соседней комнате. Однако не успел он поднести трубку к уху, как понял, кто звонит.
– Джек? – произнес голос на том конце провода. В трубке зашуршали помехи, на миг заглушив слова. – Это Элуэтта. Я звоню из Луизианы.
Он улыбнулся в темноте.
– Так и знал, что это ты.
Джек щелкнул выключателем, но ничего не произошло. Должно быть, лампа сломалась, когда перевернулась.
– Никогда еще не звонила так далеко, – продолжала Элуэтта. – Обычно Роберт набирал номер.
Роберт был ее муж.
– Сколько времени? – Джек нащупал часы.
– Почти пять утра, – ответила его сестра.
– Что случилось? Что-то с мамой?
Вот теперь он окончательно проснулся.
– Нет, Джек. У мамы все прекрасно. Что с ней может случиться? Она еще нас с тобой переживет.
– Тогда в чем дело?
Получилось слишком резко. Джека раздражало, что она говорит так медленно, вечно отвлекается от главного.
В трубке повисло молчание, прерываемое треском помех. Наконец Элуэтта выговорила:
– Дело в моей дочери.
– В Корделии? А что с ней? Что случилось?
И снова пауза.
– Она сбежала.
Джека охватило странное ощущение. Он ведь тоже сбежал – много лет назад. Сбежал, когда был куда как младше Корделии. Сколько же ей сейчас? Пятнадцать? Шестнадцать?
– Расскажи мне, как это произошло. – Он постарался вложить в голос максимум сочувствия.
Элуэтта послушно выполнила его просьбу. Корделия никому ничего не сказала. Просто не вышла к завтраку накануне утром. Ее косметика, одежда, деньги и сумка с постельным бельем тоже исчезли. Роберт обзвонил всех друзей дочери – их у нее было немного. Девушку никто не видел. В полиции предположили, что Корделия поймала попутку на шоссе. Шериф только головой покачал. «С этими девицами вечно так». Он сделал все, что мог, но на это ушло драгоценное время. В конечном итоге именно отец Корделии напал на какой-то след. Девушка с похожей внешностью («Давненько не видывал я такой красотки», – сказал кассир) и длинными густыми черными волосами («Чернющими, как небо над заливом в новолуние», по словам носильщика) села в Батон-Руж на автобус.
– Это был «Грейхаунд». Билет в один конец до Нью-Йорка. К тому времени, когда мы все это выяснили, полиция сказала, что нечего и думать перехватить ее в Нью-Джерси.
Голос у нее еле заметно дрожал, как будто она сдерживала слезы.
– Все в порядке, – ободряющим тоном заявил Джек. – Когда автобус приходит сюда?
– Около семи, – ответила Элуэтта. – По вашему времени.
Merde.
Джек спустил ноги с кровати и уселся в темноте.
– Ты съездишь на станцию, Джек? Найдешь ее?
– Ну конечно! Только мне нужно выходить прямо сейчас, не то я не успею на автовокзал.