– И я до сих пор не очень хорошо слышу правым ухом.
Астроном рассмеялся рокочущим басовитым смехом, и ее затрясло от ярости.
– Я могла погибнуть! Вы об этом не задумывались?
– Не то что бы очень.
Он не сводил с нее глаз, и она заерзала, страшась встретиться с ним взглядом.
– Могли бы хотя бы предупредить меня! – выкрикнула она, пытаясь отыскать место, куда можно было бы без опаски смотреть, но повсюду натыкалась лишь на его безумие.
– Я тебе не нянька. Мне казалось, у тебя достаточно мозгов, чтобы самостоятельно собрать нужные сведения.
– Я не наемная убийца. И не собираю сведения.
Даже Кафка издал шелестящий одышливый смешок, который прозвучал так, будто потерли друг о друга сухие мертвые руки. Астроном запрокинул голову, отчего жилы на тощей шее выступили, словно прутики, и проревел:
– Ах ты моя драгоценная! Таким образом ты пытаешься скрыться от своей собственной души? Глупышка. Тебе следует впустить в себя ненависть, лизать ее, глотать ее, купаться в ней. Я даю тебе уникальную возможность отомстить. Отплатить болью за твою утрату. А когда все будет кончено, я дарую тебе свободу, которой ты так жаждешь. Ты должна благодарить меня.
– Я превращаюсь в чудовище, – пробормотала Рулетка.
– Что я слышу? Это сомнение? Тогда задави его. Вина – самое разрушительное чувство. Оно ослабляет тебя. Видишь ли, сомнение может привести к предательству, а ты ведь знаешь, как я поступаю с теми, кто предает меня. Я отдаю тебе Тахиона, хотя желал бы убить его собственными руками, так что немедленно прекрати скулить – как близка ты была к гибели и какой я негодяй, что заставляю тебя убивать. И даже не помышляй о том, чтобы пойти на попятный. Мне некогда разбираться с добрым доктором самостоятельно – пришлось даже Черепаху препоручить Бесу с Инсулин, – поэтому я буду очень недоволен тобой, если мне придется снова добавить Тахиона в список моих дел на сегодня. Удовольствие не пойдет ни в какое сравнение с последствиями, можешь мне поверить.
– Не думаю, чтобы вами двигало великодушие. Мне кажется, вы просто его боитесь. Потому и поручаете его мне.
Эти слова вырвались у нее, и она сразу же поняла, что зря произнесла их вслух: Астроном налетел на нее, и его скрюченные пальцы сжали ее челюсть, словно тиски.
– Ты назвала меня трусом, моя маленькая убийца?
На его лице застыла дьявольская гримаса.
– Нет, – пискнула женщина еле слышно.
– Хорошо. Мне не хотелось бы думать, что ты относишься ко мне без должного уважения. А ну живо! Рассказывай мне о Плакальщике.
– Нет!.. Я не могу… не могу пережить это заново.
С высоты своего роста она видела макушку его лысеющего черепа, покрытую редким пушком и усыпанную коричневыми старческими пятнами.
– Тогда получай!
И воспоминания нахлынули на нее с новой, ужасающей силой. Жуткое бесформенное нечто, копошащееся между ее ног, – таков итог бесчисленных часов мучительных схваток. Чудовище настолько безобразное, что даже медсестры брезговали взять его в руки.
– Хорошо, хорошо! Он… он ужасно мучился.
– А лицо, какое у него было лицо? Он должен был смотреть на тебя.
– Грустное. Как у озадаченного ребенка, который не может понять, за что ему делают больно.
Слезы осколками стекла подступили к горлу.
– Тебе это нравилось?
Его свободная рука сомкнулась на ее левом плече, и Астроном заставил ее опуститься перед ним на колени. Женщина почувствовала, как кровь пропитывает подол юбки, липнет к голым коленям.
Он снова впился в нее взглядом. Солгать было невозможно.
– Нет. – Из глаз ее хлынули долго сдерживаемые слезы, горячими дорожками протянулись по щекам.
Женщина почувствовала, как кровь пропитывает подол юбки, липнет к голым коленям.
Он снова впился в нее взглядом. Солгать было невозможно.
– Нет. – Из глаз ее хлынули долго сдерживаемые слезы, горячими дорожками протянулись по щекам. – Я совсем его не знала. Мы были знакомы всего один вечер. Но он был… добр со мной. А теперь он мертв, и мне страшно.
– И чего же ты боишься?
– Того, во что я превращаюсь. Я боюсь продолжать…
– Дорогая моя, тебе следовало бы куда сильнее бояться того, что произойдет, если ты откажешься продолжать. Ты принадлежишь мне, Рулетка, и если ты подведешь меня, тебя ждет ужасная кара.
Жуткий крик вырвался из ее горла, когда женщина увидела, как его ладонь вошла в ее грудь и уверенно обхватила сердце.
– Если я сожму пальцы, ты умрешь. – Рука опустилась ниже, стиснула ее яичники, распространяя по животу волны боли. – Не заставляй убивать тебя. Это была бы большая потеря. – Он вытащил руку и погладил ее разбитую щеку. – Но я не хочу пугать тебя, милая. Только помочь. Спасти и освободить твою душу. Тебя ждет безумие, которого ты так боишься, Рулетка, если ты не отомстишь своему главному обидчику и не очистишь свою душу. Без этого очищения стирать твою память без толку. А теперь отправляйся, отыщи Тахиона и убей его – тогда ты будешь свободна.
– Свободна, – выдохнула она.
Астроном внезапно отпустил ее подбородок, и она полетела вперед и упала на четвереньки. Подсыхающая кровь липла к пальцам, и она еле слышно всхлипнула. «Свободна даже от тебя», – подумала она с чувством, которое не было ни любовью, ни ненавистью, но имело в себе что-то и от того и от другого одновременно.
– Да, моя сладкая. Даже от меня.
Она зажмурилась, ожидая удара или другого наказания, которое должно было немедленно последовать за такую непочтительность. Секунды текли, но ничего не происходило. Женщина осторожно приоткрыла глаза.
– А когда вы…
– Сотру твое прошлое? Когда ты вернешься и расскажешь мне в мельчайших подробностях, – его губы искривились в предвкушении, – о том, как умирал Тахион.
– Да… хорошо… я согласна.
Рулетка поднялась на колени. Астроном повелительным кивком велел Кафке выйти. Кошмарный маленький человек-таракан поспешил к двери и по пути протянул Рулетке одно из оставшихся чистых полотенец. Она с благодарностью приняла его.
– Вы будете здесь?
– Это зависит от времени. Сегодня у меня довольно плотный график. – Он ухмыльнулся и задумчиво взглянул на нее. – Ты хорошо мне служила. Так почему бы и нет? Я решил забрать своих наиболее преданных последователей с собой, когда уйду.
Он перетянул предплечье жгутом и потер вздувшуюся вену.
– Уйдете?
– Да. Я покидаю этот мир, который предавал меня и насмехался надо мной.
– Но как?
– На корабле Тахиона.
– Но вы не умеете управлять космическим кораблем. Ведь не умеете? – добавила она, внезапно усомнившись в том, так ли это.
Способности Астронома были поистине безграничны; возможно, и управление кораблем ему под силу.
– Корабль полетит, ибо он представляет собой разумное существо и обладает сознанием, следовательно, я могу управлять. Сбор назначен на три тридцать завтрашнего утра. Приходи, я возьму тебя с собой – разумеется, при условии, что ты убьешь Тахиона и твой рассказ развлечет меня. Ну, что скажешь? Я не мог бы быть более великодушным, – добавил он задумчивым тоном, как будто размышлял о собственном благородстве.
Бледная улыбка, которая играла на его губах, угасла, и лицо его перекосилось в жуткой гримасе.