В повести Н. Артюховой "Светлана" рассказывается о судьбе девочки-сироты, в войну потерявшей родителей и воспитывавшейся в детском доме.
Нина Артюхова
Светлана
I
- И почему это все Гали - беленькие, а чуть Светлана - черная, как галчонок?
Девочка молча подняла на капитана огромные черные, без улыбки глаза.
Странная маленькая фигурка. На вид - лет десять, не больше. А глаза старше, гораздо старше. Платье слишком короткое, давно из него выросла. Сверху надета вязаная старушечья кофта с какими-то необычными пуговицами. Она слишком широка и длинна, доходит почти до подола платья. К этой нелепой кофте аккуратно подшит белый отложной воротничок. Крупнокудрявые волосы - как широкая черная папаха над худеньким лицом.
Капитан придвинул к столу табуретку и сел. В избе ни одного целого стекла. За окнами кое-где еще дымятся кучи пепла и обгорелых бревен. Фронт уже передвинулся далеко на запад, деревня стала глубоким тылом - деревня или то, что осталось от нее… Около уцелевшего здания школы - санитарные машины и сестры в белых халатах. Пожарище зарастет, дома отстроятся… Но эти детские глаза без улыбки!
Хозяйка поставила на стол чугунок с картошкой и тихо сказала:
- Кушайте, касатики… Больше вас угостить нечем. Морщинистое лицо, бледно-голубые, будто вылинявшие от слез глаза…
- Спасибо, мать, - ответил капитан. - Садись, мы тоже угощать будем. Ну-ка, Федя, чем сегодня богат? Подсаживайся, Ромашов.
Лейтенант с черными усиками сел на скамью у окна, молоденький белобрысый ординарец наклонился к вещевому мешку.
На столе появились консервы и сахар, толсто нарезанные хлеб и колбаса.
Капитан сделал приглашающий жест.
Хозяйка сказала:
- Спасибо вам… товарищи!
Она как-то особенно бережно выговорила это слово. Капитан опять повернулся к Феде:
- Сладкого, сладкого дай! Ведь у нас шоколад был… Светлана, где же ты?
Но девочка, покосившись на стол, уже выскользнула из комнаты и стояла на крыльце, обхватив тоненькой рукой деревянные перила. Федя с запасом провизии в руках вышел вслед за ней и уселся на верхней ступеньке крыльца.
- Садись сюда! - Он показал на ступеньку рядом. - Мы, товарищ капитан, здесь поужинаем. На свежем воздухе.
- Стеснительная она, - сказала хозяйка. Капитан спросил:
- Внучка?
- Нет, - понизив голос, ответила хозяйка. - Ее мать учительницей у нас… была. А отца еще в сорок первом году… на фронте.
- У себя оставите?
- Не знаю, как и быть. Сами видите, какая у нас жизнь. Я все хвораю. Да и учиться ей надо.
- В детский дом нужно устроить.
- Вот и я ей говорила: придут наши…
- Странное дело, - сказал Ромашов, глядя в окно, - как будто мы сегодня в тылу и на отдыхе, а с Лебедевым уже что-то приключилось - успел в медсанбате побывать.
- Какой Лебедев? - удивился капитан. - Наш Костя? Так ведь он в штаб пошел, за документами.
Молодой белокурый офицер со свежей повязкой на руке шел, чуть заметно прихрамывая, через улицу от дверей школы. Федя вскочил со ступеньки крыльца:
- Товарищ младший лейтенант! Что это с вами?
Костя Лебедев вошел в избу, смущенно улыбаясь.
- Что у тебя с рукой? - спросил капитан.
- Пустяки, товарищ капитан. Возвращался из штаба… Там два домика в лесу стоят, на отлете. И вдруг бегут девушки: "Товарищ военный! У нас в погребе немцы!" Позвал ребят, взяли автоматы, кричим: "Хэнде хох!" Двое вышли, руки подняли, а третий, эсэсовец, гранату бросил.
- Сильно задело?
- Да нет, маленькие осколки.
- Некстати все-таки, перед поездкой. Документы получил?
- Все в порядке, товарищ капитан. - Он вынул бумаги и положил на стол.
- Вот видишь, - сказал капитан, разглядывая документы, - с сегодняшнего дня ты уже и не в дивизии. Ты в Москву уехал, нет тебя уже здесь, ясно? Зачем тебя в этот погреб понесло, не могу понять! Без тебя никак не обошлись бы?
Костя опять виновато улыбнулся. Капитан спросил:
- А с машиной как?
- Утром, в пять часов, заедут за мной.
- Ладно. Садись. Поешь, отдыхай. Советую выспаться.
Хозяйка негромко сказала:
- У нас в избе тоже эсэсовец жил. Офицер ихний.
- Какой же он был? - спросил Ромашов.
- Ничего. Он как-то даже лучше других. Никаких особенных зверств не делал. Спокойный такой…
Она замолчала, будто вспомнив о чем-то очень страшном. Все смотрели на нее.
- Вот, помню, стоит как-то у крыльца, а на ступеньках Светланка сидела и мальчик соседкин, еще поменьше. А он на них посмотрел и так спокойно-спокойно, даже как будто с жалостью говорит: "А ведь они не будут жить. Они нам не нужны. Нам ваша земля нужна, а люди нам не нужны". И пошел к себе в комендатуру…
Лицо капитана побагровело. Он стукнул по столу сжатым кулаком:
- Врет! Гадина! Фашист! Будут жить наши дети!
Он резко отодвинул табуретку и заходил по комнате.
- Светлана, пойди сюда! - Быстрым шепотом он сказал Косте: - Костя, будь другом, девчурка тут одна, сирота, отца и мать убили. Захвати ее с собой в Москву, в детский дом устрой… Сделаешь?
Девочка уже вошла в комнату и остановилась около капитана. Он провел рукой по ее волосам:
- Хочешь в Москву поехать, Светлана, в детский дом? Будешь учиться. Вот этот дяденька утром уезжает и тебя отвезет. Нравится он тебе? Поедешь с ним?
Теперь Светлана повернулась к Косте. Она увидела загорелое, румяное, совсем еще мальчишеское лицо и приветливые глаза, светло-карие, с теплыми золотыми искорками.
- Поедешь?
- Поеду.
- Ну и прекрасно! Понравился - значит, все в порядке. - Капитан вынул трубку и чиркнул зажигалкой. - Я пойду пройдусь немного. А потом - спать. Заслужили.
Он вышел на улицу. Федя, стоявший у окна снаружи, сочувственно поглядел ему вслед.
- Расстроился наш капитан, - сказал он хозяйке. - У него у самого жена и дочка неизвестно, живы ли, нет ли. Три года ничего о них не знает.
- Его дочку Галей зовут, и она блондинка? - полувопросительно сказала девочка.
- А ты откуда знаешь? - удивился Ромашов.
- Так. Мне показалось.
- Ишь ты! "Блондинка"! Слова-то какие употребляет! - шутливо сказал Федя.
Девочка посмотрела на него черными глазищами: - А вы разве этого слова не употребляете?
- Ишь ты! - с добродушным удивлением повторил Федя. - Зубастая, как я погляжу! - Потом сказал: - Что же это ты, Светлана? Я только здесь, на крыльце, заметил: эсэсовца твоего мы прогнали, а пуговицы у тебя на кофточке самые что ни на есть гитлеровские, фашистские!
Светлана молча подошла к комоду, схватила ножницы и с видом сосредоточенной, недетской ненависти одну за другой отрезала все пуговицы.
II
Светлана проснулась ночью. Это было очень приятно - проснуться.
Прежде бывало так: увидишь во сне что-нибудь хорошее, а откроешь глаза - и сразу все-все вспомнится… И хотелось опять заснуть поскорее.
Теперь засыпать не хотелось. На печке было тепло и сухо, не то что в землянке-погребе.
Приятно было слушать дыхание спящих людей, шаги часового за окнами и думать: "Наши!" Это слово привыкли произносить с горячей надеждой, любовью и ожиданием: "Когда наши вернутся…", "Наши идут…", "Наши близко!"
И вот наши здесь, совсем-совсем близко… рядом! Светлана вдруг почувствовала, что в комнате еще кто-то не спит.
На кровати слышалось ровное дыхание. Там лежал капитан. В углу было тоже спокойно, там - Ромашов, тот, с темными усиками, а дальше. - Федя. А вот на лавке у окна кто-то вздохнул и перевернулся с боку на бок… Чуть слышно скрипнула доска. Не спит Костя, румяный лейтенант, с которым она завтра поедет в Москву.
Опять скрипнуло что-то, потом шаркнули о пол сапоги - значит, он не лежит, а сидит на лавке.
Осторожно, чтобы не разбудить хозяйку, спавшую рядом, Светлана подползла к краю печки.
В избе было темно: все окна плотно завесили. Но все-таки кое-где в щелки пробивался лунный свет.
Когда глаза немного привыкли к темноте, Светлана увидела, что Костя сидит, согнувшись, обхватив правой, здоровой рукой левую, завязанную, и раскачивается из стороны в сторону, будто баюкает ее. Потом что-то чиркнуло, желтый огонек зажигалки осветил на мгновение лицо, нахмуренное, с плотно сжатыми губами. Огонек погас, осталась только красная точка папиросы. Она беспокойно двигалась зигзагами туда и сюда.
В углу шевельнулся Ромашов, прислушался, тихо сказал:
- Ты что не спишь, Костя?
- Рука что-то разболелась, будь она неладна! - сердитым шепотом ответил Костя.
- Сходил бы в медсанбат.
- Спасибо! Чтоб из-за этой чепухи опять в госпиталь положили? Належался!
- Еще бы не обидно, - посочувствовал Ромашов: - ни тебе повоевать, ни тебе маму повидать. Осколки-то все вынули?
- А кто их знает! Кажется, все.
Ромашов скоро заснул, а Косте, видимо, невмоготу стало сидеть на одном месте. Он вышел в сени, осторожно прикрыв за собой дверь.
Светлана слышала, как на улице его негромко окликнул часовой.
Шаги то удалялись, то приближались к дому.
Кажется, Светлана все-таки задремала. Когда она проснулась опять, Костя уже снова сидел на лавке и курил, поджав под себя ноги, прикрывшись шинелью.
Он отодвинул немного одеяло, висевшее на окне, и смотрел в щель, как будто желая определить, скоро ли наконец начнется рассвет. И все перекладывал больную руку и так и эдак и никак не мог найти удобное положение.
III
Шофер открыл дверцу кабины:
- Садитесь, товарищ младший лейтенант!
- Нет, нет, - сказал Костя, - я не один еду, с вами девочка сядет, а я в кузов.
На крыльце Светлана прощалась с хозяйкой, обнимала ее "в последний раз", и еще раз, и "в самый последний…" Несмотря на ранний час, были провожающие. Клетчатый узелок с вещами девочки, совсем легкий вначале, увеличился почти вдвое: каждый из маленьких Светланиных приятелей считал своим долгом сунуть ей что-нибудь "на дорогу" или "на память". Капитан нагнулся и поцеловал девочку в лоб:
- Ну, Светлана, счастливо тебе!
Она серьезно ответила:
- И вам тоже.
Капитан протянул Косте руку:
- Так имей в виду, Костя, эту неделю мы еще здесь, а дальше - догоняй!
- Догоню, товарищ капитан! Светлана, садись к шоферу.
Но клетчатый узелок уже полетел в кузов. Светлана подпрыгнула, стала на широкое твердое колесо и с ловкостью мальчишки перемахнула через борт.
- В кабину садись, тебе говорят! - уже строго сказал Костя.
- По-вашему, я буду в кабине сидеть, а раненый трястись в кузове?
Девочка преспокойно стала усаживаться поудобнее на сложенном брезенте.
- Ты слезешь или нет?
- Нет.
Голова Светланы исчезла за бортом. Капитан усмехнулся.
- Я вижу, скучать в дороге ты не будешь, Костя! Федя, дай ей шинель какую-нибудь, ведь ее продует, она совсем раздетая.
Костя, стоя на колесе, перешагивал через борт грузовика.
- Раненому все равно придется трястись в кузове.
- Зачем же вы-то сюда?
- Буду следить, чтобы тебя ветром на поворотах не выдуло.
Машина затряслась, загрохотала и поехала. У крыльца все махали ей вслед.
Светлана встала, держась руками за борт, и тоже замахала платком.
- А ну, сядь! - сказал Костя. - Завернись в шинель хорошенько, благо она тяжелая, придержит тебя хоть чуточку!
Светлана опустилась на коленки; ей хотелось еще разок посмотреть на деревню отсюда, издали. Но дорога сделала крутой поворот, и теперь за холмом уже ничего не было видно, только изломанные, изувеченные снарядами верхушки желтых осенних кленов.
На ветру было холодно, и оба уселись впереди на брезенте, под защитой кабины.
- Так, - сказал Костя, - значит, всякая кнопка рассчитывает, что ей удастся мной командовать?
- Где кнопка? - вызывающе спросила девочка.
- Вот она, кнопка! - Костя легонько щелкнул Светлану по небольшому, чуть вздернутому носу.
Девочка с негодованием отодвинулась от него:
- Не деритесь!
Машину качнуло на ухабе. Костя схватился за больную руку.
- Вот видите, - сказала Светлана, - не послушались меня, растрясете руку, будет опять как ночью!
- То есть, что это "будет опять как ночью"? - удивился Костя.
- А вот то самое.
- Уж очень ты глазастая!
Они выехали на шоссе. Светлана опять привстала на колени.
- Ты что?
- Так. Посмотреть. Отсюда нашу школу видно. Грузовик поехал быстрее. Светлана села и больше уже не оборачивалась.
- Ты здесь давно живешь?
- Нет. Маму как раз перед войной сюда перевели.
- А в Москве бывала когда-нибудь?
- Была один раз… папа поехал и меня взял.
Костя замолчал. Это было как с его рукой: с какой стороны ни дотронься - больно.
- Товарищ лейтенант, а вы в Москву в командировку едете?
- В командировку.
- А потом опять на фронт вернетесь?
- Потом опять вернусь.
Девочка кивнула головой, как бы успокаивая лейтенанта, что больше она его об этом расспрашивать не будет: мало ли что - может быть, военная тайна.
- А что у вас с ногой, товарищ лейтенант?
- С какой ногой?
- Вот с этой, на которую вы немножко хромаете?
- Ты и это уже разглядела, глазастая? Эту ногу я еще весной об немецкую мину ушиб.
- Это которые в земле лежат?
- Нет, которые с неба падают.
Светлана сейчас же поняла:
- Ага. Миномет. Товарищ лейтенант, вот, наверное, мама ваша обрадуется, когда вас в Москве увидит!
- Откуда ты знаешь, что у меня мама в Москве?
- А я ночью слышала, как тот, другой лейтенант сказал, что вы маму в Москве повидаете.
- Не совсем точные сведения, - возразил Костя, - мама моя не в Москве, а под Москвой живет - тридцать километров.
- Ну так что ж, увидитесь все-таки с ней?
- Увижусь, конечно.
- Вот я и говорю - обрадуется. Товарищ лейтенант, вы мне скажите, как вашего капитана зовут, и адрес дайте.
- Зачем тебе?
- А как же! Он сказал, чтобы я ему писала из Москвы.
- Дело важное, - согласился Костя. - Вот тебе блокнот, вырви страницу и записывай номер полевой почты.
В солдатских карманах всегда бывает тесно. Вместе с блокнотом Костя вынул и положил на колени фотографию и два письма.
- Это вашей мамы карточка? - спросила Светлана и вдруг покраснела и смутилась, как смутился бы взрослый человек, совершивший бестактность: девушка, снятая на фотографии, не могла еще быть ничьей мамой.
Костя засмеялся, тоже слегка покраснев:
- Нет, это просто одна знакомая. Нравится тебе?
- Нравится. Красивая очень.
- А мама моя вот.
Светлана долго и внимательно разглядывала фотографию. Наконец, вздохнув, сказала с глубоким убеждением:
- Она очень хорошая, ваша мама!.. А вашу знакомую Надей зовут?
- Ты что - цыганка или Шерлок Холмс?
- Нет, я просто глазастая. Вот здесь на конверте написано: "Надежде Сергеевне Зиминой". Написали письмо, а отправить не успели - сами поехали.
- Почему все-таки ты так уверена? Может, это маму мою Надеждой Сергеевной зовут?
- Не-ет! Вашу маму Зинаидой Львовной зовут. И фамилия Лебедева, как у вас. Ей вот это, другое письмо, без конверта, треугольничком сложено!
"Ну и бес эта девчонка!" - подумал Костя, расхохотавшись и краснея все больше и больше.
- Ладно, проницательная женщина, вот тебе карандаш, пиши: "Капитан Шульгин…"
Когда адрес был записан, Костя стал опять раскладывать по карманам свое имущество.
- Странно все-таки, - сказала Светлана: - вам руку только перевязали, и все. Когда рука ранена, ее полагается вот так еще чем-нибудь широким к плечу подвязать. А то вы ее и туда и сюда…
Костя усмехнулся:
- У нас в медсанбате врачи и сестры тоже очень опытные. Они так и сделали. Только я эту повязку снял.
- Ага, - понимающе сказала Светлана. - Чтобы не так страшно было вашему капитану?
- Чтобы не так страшно.
- Вы бы хоть в карман ее положили, повязку. Теперь и подвязать нечем.
Светлана подумала с минуту, нагнулась к своему узелку, порылась в нем и решительным движением вытянула шелковый вязаный шарф.
- Согните руку. Держите так… Ну вот… - Она перекинула шарф ему на шею и завязала узлом. - Ведь лучше, правда?
- Красота! И шарф у тебя какой нарядный… шелковый… полосатенький. Откуда такой взялся?
Она ответила:
- Это мамин шарф.
IV
- Как здесь уютно! Правда, товарищ лейтенант? Я так давно не ездила в поезде!
Светлана жадно смотрела в окно, сначала молча - уж очень грустно было видеть сожженные деревни, вырубленные леса, разрушенные станционные здания. Но поезд бежал все дальше и дальше на восток, и пейзаж менялся.
- Смотрите, смотрите, товарищ лейтенант! Здесь уже пашут! Трактором! Товарищ лейтенант, смотрите, а здесь новые дома строят!
Костя вставал, подходил к окну и с не меньшим любопытством и радостью, чем Светлана, смотрел и на трактор и на новые дома. Но день был свежий, от окна порядочно дуло через разбитое стекло, а Костю стало познабливать после бессонной ночи. Опять заболела рука. Он сел в углу, около двери, подложив под локоть вещевой мешок.
- Вы бы полежали, товарищ лейтенант.
- Вот что, Светлана, - сказал он, - хватит тебе меня лейтенантить. К тому же, заметь, ты каждый раз повышаешь меня в чине: я еще не лейтенант, а только младший лейтенант.
- Хорошо, товарищ младший лейтенант, буду называть младшим.
- И это не обязательно. Ты человек гражданский, и так строго соблюдать устав тебе ни к чему.
- Как же мне говорить? Товарищ Лебедев?
- Слишком официально.
- Тогда скажите, как вас по отчеству? Константин… а дальше?
- Вот отпущу себе бороду лет через пять, тогда мне отчество потребуется, а пока можно без него обойтись.
Так как же мне вас называть?
- Зови, как все люди зовут: Костей.
Ему хотелось пить. На столике у окна стоял жестяной чайник. Костя спросил у соседа:
- Это ваш?
Сосед показал на верхнюю полку. Там кто-то спал, накрывшись с головой. Виден был погон танкиста с тремя сержантскими лычками, и торчали из-под шинели широкие подошвы сапог.
Костя взял чайник, болтнул его, но чайник был пустой и легкий.
Они подъезжали к станции. Светлана прижалась к окну, высматривая что-то на перроне. Как только поезд остановился, она вдруг сорвалась с места, схватила чайник и, быстро сказав: "Я сейчас!" - исчезла в коридоре.
- Куда ты? Стой, стой!
Девочка уже мчалась по платформе, прямо к баку с кипяченой водой, около которого образовалась очередь.