Наконец это удалось. Сам он чувствовал себя заметно лучше, чем пять минут назад, головная боль утихла, хотя головокружение оставалось... Ясно, что никакой другой помощи, кроме скорейшей доставки к врачу, водитель предложить не мог. Снова выпрыгнуть из машины Ляховецкий побоялся. Лёг па пол около двери и сполз на землю. Затем, держась за борт, вернулся в кабину и рванул на КПП.
На КПП обычно дежурили четверо — двое выходили «на периметр» ходить вдоль колючей проволоки и отлавливать заблудших грибников, а двое сидели «на телефоне». Обычно «на телефоне» сидят старослужащие, а молодые бегают «по колючке» — это далеко, до следующего КПП, там надо расписываться в контрольном журнале. Время «на палке», как называли шлагбаум, текло медленно и размеренно, иикаких ЧП не случалось, и дежурство было безусловной халявой. Поэтому появление машины оттуда, впрочем, как и машины туда, считалось событием. Едва заслышав шум мотора, один солдат выходил из будки к шлагбауму с автоматом наперевес, а другой открывал журнал для соответствующей записи «о пересечении периметра».
На этот раз наряд сразу понял, что случилось нечто экстраординарное — приближающийся «газон» швыряло по сторонам, а в кабине не было офицера, один водитель-срочник. Скрипнули тормоза, и Лях, как называли Ляховецкого в полку, грузно вывалился из кабины. В глазах наряда застыл немой вопрос.
— Мужики, телефон срочно! Капитана Лыкова убило, остальные в отключке, да и мне херово, едва держусь! — выпалил Ляховецкий.
— Что случилось?
— А кто его знает — радар всех пожёг!
После этих слов солдаты подхватили Ляха и потащили его в будку.
— Куда звонить-то? Дежурному?
— Давай дежурному, а потом куда повыше. В штаб полка звони!
Дежурный пустился было в пространные расспросы, что да как, но короткий доклад Ляха положил конец его сомнениям:
— Товарищ дежурный, нам тут пиздец. Если врача не будет, щас ещё трос сдохнут. Самому мне их не доставить — не могу машину вести, голова сильно кружится.
Дежурный сразу позвонил в полковой медпункт, затем в штаб.
Поставив всех на ноги, он прыгнул в УАЗ и покатил к месту происшествия. Минут через десять был у КПП вместе с экстренно вызванной техгруппой, а ещё через минуту туда прибыли доктор и фельдшер насвоей «санитарке». Доктор кольнул что-то стандартное, вроде корглюкона, и занялся установкой внутривенных систем. Самых тяжёлых, Иванюка и Альмухамедова, положили на носилки и потащили в «санитарку». Ляховецкого и Синявина оставили на полу в кунге.
На КПП зазвонил телефон, это сам командир полка требовал доклада. Выслушав, что и как, приказал времени не терять и везти пострадавших прямиком па аэродром. А ещё минут через сорок вся четвёрка уже находилась в воздухе в пустом брюхе военно-транспортного самолёта Ил-76. Тогда же из клиники военно-полевой терапии вышла санитарная машина на аэродром «Ржевка», что под Ленинградом. Самолёт и «скорая» прибыли на аэродром практически одновременно.
Как только поражённые были доставлены в Военно-медицинскую академию, встал вопрос, от чего же их лечить. С Ляховецким все было более-менее ясно — у парня активно съезжала крыша, были дополнительные неврологические симптомы и острый цистит не совсем понятного генеза — воспаление мочевого пузыря. Впрочем, чего же тут непонятного? Что мозги, что мочевик — наиболее «мокрые» органы. Вот их СВЧ и зацепило в первую очередь. Были вызваны психиатр, невропатолог и уролог. После того как необычный консилиум назначил терапию, дела у нашего шофёра быстро пошли на поправку. Цистит прошёл за неделю без особого лечения. Какое-то время сержант ещё демонстрировал странные симптомы, напоминающие смесь сотрясения мозга, менингита и алкогольного опьянения с крайней психоэмоциональной лабильностью, но через пару месяцев и это прошло.
Паренька ещё с полгода потаскали по клиникам академии ради науки, а потом выписали в часть, как раз под его дембель. Легко отделался.
С остальными было куда труднее. Состояние прапорщика Иванюка было очень тяжёлым. Несмотря на проводимые реанимационные мероприятия, никакой положительной динамики не было. Через двое суток у него стало сердце. Попытки запустить его электростимуляцией и непрямым массажем оказались безуспешными, и прапорщик умер, так и не придя в себя. Однако его смерть спасла жизнь оставшимся. На вскрытии открылась поразительная картина — вся радарная травма состояла из элементарных ожогов внутренних органов. При этом где воды больше, там сильнее ожог. Ожоги не захватывали органы стопроцентно, а лежали на их поверхности — на фиброзных капсулах печени и почек, на мозговых оболочках, на эпителии мочевого пузыря, на эндотелии крупных сосудов. И на перикарде — сердечной сорочке. У поражённого развился острый фибринозно-экссудативный перикардит, состояние, когда вокруг сердца накапливается много жидкости с фибрином, веществом, образующим тромбы в крови. Перикард-то дренировали, а вот восстановить нормальною свёртываемость крови так и не удалось. В обожжённых изнутри крупных сосудах образовались пристеночные тромбы, которые и привели к инфарктам и эмболии — непосредственной причине смерти. Предотвратить такое было трудно, но зато ясно стало, как лечить. Лечить следовало не от мифической радарной травмы, а от ожоговой болезни! Ожогами же объяснялась и внезапно наступившая слепота — сетчатка глаза просто сгорела.
Теперь на консультацию пришли комбустиологи, специалисты по ожогам. Подключили аппараты для очистки крови, стали коррелировать её агрегатное состояние — чтоб в сосудах не сворачивалась, но и чтоб через сосудистую стенку не сочилась. Дополнительно лили много жидкости в вену и специальными лекарствами форсировали диурез, или отделение мочи. Это организм от ожоговых токсинов чистит. Вскоре кризис миновал, вернулось сознание и дело пошло на поправку.
Поначалу состояние Альмухамедова было тяжелее, чем у Синягина. Перикардит развился быстро, но после того как всю жидкость, сдавливающую сердце, выпустили и сердечную сумку промыли специальным раствором, спаек больше не образовалось. Вот у Синягина жидкости вокруг сердца было мало, а фибрина в виде спаек — много. Стало его сердцу трудно биться, пришлось переводить в госпитальную хирургию, где ему хирургическим путём эти спайки рассекли. Долго ребята на койках пролежали. В конце концов функции внутренних органов полностью восстановились. Только радости солдатам с того мало было. Остались они инвалидами на всю жизнь — мёртвую сетчатку глаза не починишь. Как радар её сжег, так видеть им нечем стало, зрение потеряно бесповоротно.
* * *
Много лет спустя в тридевятом царстве, в закордонном государстве тоже производился ракетный перехват — где-то над океаном высоко в ионосфере неслась боеголовка-макет, а на неё летело killer vehicle, убийственное транспортное средство. Тридевятое царство решило ракеты-перехватчики вообще без взрывчатки делать, «упростив» задачу до уровня «собьём пулю пулей». Радар построили на высоком холме, выступающем большим мысом в океан. Поразительна была и территория вокруг радара. Там стояли в большом ассортименте огородные пугала, какие-то вертушки, трещалки, рядом висели динамики, которые пищали, звонили, клекотали по-ястребиному, заполняя всё вокруг невыносимой какофонией самых разнообразных звуков. Оказалось, от птиц. Но птиц, похоже, это нисколько не волновало. Мимо чинно пролетали здоровые коричневые пеликаны, а чайки и вороны просто кишели в небе. И вот радар заработал. Пых-пых-пых — птички, попавшие под лучик, забавно взрывались, оставляя после себя маленькие облачка перьев и сажи... Вот это настоящая радарная травма!
Золотистые эстрогены
История о глупом капитане. Даже не о глупом, а совсем дураке.