Да так и обмер.
Протер глаза. И даже ущипнул себя за бок, чтобы удостовериться, что это не сон. Потом проделал то же самое с боком Парсифаля, отчего прикорнувший блондин завопил благим матом.
– Цыц! – сунул ему под нос воин свой огромный волосатый кулак.
– Что такое, приятель? – встревожился юноша. – На тебе лица нет. Снова Ланселата на драконе увидел?
Бородач смерил его взглядом, не обещающим шутнику ничего хорошего.
– Осел!
– Ничего себе! – вскипел блондинчик. – За осла ответишь, дубина!
– Да елы-палы! Не о тебе речь! Там, на улице, наш осел!
– Где?! – не поверил охотник за святым Граалем.
– Вон! – ткнул пальцем за занавеску крепыш. – Выходит из бани!
– Да ладно тебе!
Парсифаль осторожно высунул нос из паланкина. Как он и предполагал, никакого осла поблизости не наблюдалось.
Как же, осел, посещающий на досуге термы.
Хороша шуточка.
Однако же достало бедного Гавейна. А ведь вначале потешался над «глупыми кошмарами» Парсифаля, к счастью прошедшими со времени нелепого конфуза на причале в Брундизии.
Вот ведь как вышло. Сам исцелился, а его соратник подхватил проклятую «ослиную болезнь».
– Ну и где же твой осел?
Озадаченный Гавейн пожал плечами:
– Но я только что видел, как он выходил из бани!
– Из бани?! – взревел потомок патрициев и германских ярлов. – Ты идиот!
– Я?! – Гавейн встряхнул Парсифаля за грудки. – Да ты сам…
– Нет, это ты осел! Из-за тебя мы уже чуть не свернули шею в Брундизии! Тебе всюду мерещатся ослы, а я отдувайся!
– Из-за меня?! А кто торговался из-за нескольких паршивых ауреусов с корабельщиком? На девок все выгадывал…
– Ну я же не некоторые, мальчиками не интересуюсь…
– Что?!! Что ты сказал?!
– Что слышал!
И добавил:
– Эх, правильно Атаульф таких, как ты, на кол сажал…
После чего кулак бывшего Мечехвоста соприкоснулся с челюстью белокурого потомка тевтонов.
Трудно сказать, был ли Гавейн самым плохим солдатом ордена, но вот, видимо, в кулачном бою он был не самым последним. Во всяком случае, Парсифаль вылетел вон из паланкина, хотя особенно размахнуться его спутнику было вроде как и негде.
И пока ошеломленный блондинчик катался в пыли, Гавейн, не теряя времени, кинулся туда, где скрылись тот самый осел с девкой.
Но, свернув за поворот, Гавейн оторопел.
Он оказался на площади перед рынком, вернее на рыночном заднем дворе, на котором вместе с Гавейном и несколькими торговцами было не меньше полусотни ослов, ожидавших своих хозяев, уже потихоньку заканчивавших торговлю.
В глазах воителя Круга Стоячих Камней буквально зарябило от серых морд, длинных прядающих ушей, больших черных глаз…
– Сволочь длинноухая! – прошипел Гавейн. – Замаскировался, значит? Думаешь, спрятался от меня? Все равно я тебя на колбасу пущу, слышишь ты, рапсод недоделанный?
Внезапно он обнаружил, что один из серых, а именно серебристого оттенка, молодой, кандийской, кажется, породы, при последних словах дернулся и подался назад.
– А, попался! – торжествующе заорал Гавейн. – Не уйдешь теперь!
Подскочив к жалобно вскрикнувшему животному, он схватил его под уздцы и принялся остервенело тащить на себя. Потом схватился за пояс, но вспомнил, что меч остался в гостинице, а кинжал он отдал треклятому Парсифалю.
Намотав уздечку на кулак, бородач принялся озираться в поисках какого-нибудь оружия или хотя бы камня, чтобы проломить череп проклятому превращенцу и покончить с преследовавшим его ушастым кошмаром.
– Оставь моего Оберона в покое, ты… – К разъяренному Гавейну подскочил какой-то мужичонка.
– Пош-шел прочь! – заревел не хуже осла здоровяк. – А, так вас тут целая шайка?!
От страха и злости он вообще почти перестал что-либо соображать.
– Отпусти Оберона, проклятый развратник! Люди, граждане, что же это творится? Последнего осла отбирают! Стыд уже потеряли совсем! Мало им овец с козами, так вот еще и кормилец мой понадобился!
Гавейн не успел ничего сделать, как вокруг образовалась небольшая толпа из дюжины человек.
Все крепкие, с мускулистыми узловатыми руками. У двух на поясах ножи, а на простонародных лицах, что характерно, никакого почтения к высокородному господину.
– Отпусти ослика, содомит, – пробурчал один из торговцев, совсем уже разбойничьего вида детина, – и что больше всего напугало Гавейна, – с крестом на широкой волосатой груди.
– Э-э, отдайте мне его, я заплачу… – жалобно ответил рыцарь.
– Что-о?! Чтоб я своего славного Оберончика вот этакому на позор отдал! – разъярился мужичонка.
– Бей его, злодея! – выкрикнул кто-то…
Но судьба смилостивилась над незадачливым Гавейном.
На площадь с выражением безумной ярости на лице вылетел Парсифаль. В одной руке у него была дубина, в которой можно было узнать рукоять паланкина, в другой – кинжал Гавейна.
И завертелась дикая кутерьма.
Орландина решила, что спит.
Потом подумала, что слишком уж яркий и живой сон получается.
Но, скорее всего, она все-таки спит.
Ибо оказалась она не где-нибудь, а в Солдатской слободке, солнечным утром, да еще в теле двенадцатилетней девчонки – себя самой.
И стоит она на площадке, где обучали молодняк, держит в руках учебный деревянный меч, а к ней вразвалочку идет смуглолицая и разрисованная тетка в замшевой жилетке, какую носят краснокожие из-за океана, – материна приятельница Торикваль, лучшая мечница среди женщин-воинов вольного легиона. Ее наставница.
Но размышлять было некогда: начинайся учебный бой.
Торикваль, примеряясь, взмахнула пару раз деревянным мечом, а потом сделала им хитрое движение, называемое в Чжунго «Крыло мудрой бабочки», а у них, наемных воителей, попросту – финт ушами.
У Орландины глаза распахнулись на пол-лица.
Не ожидала!
За что и пребольно получила дубовой доской по ляжке.
– Ф бою тебе никто не будет предупреждай, – протянула наставница, – что собирается надраит тфоя задница. Еще раз!
В последний миг Орландина инстинктивно успела вскинуть свой меч навстречу клинку Ториквали. Дерево ударило о дерево, и девчонку едва не завертело волчком, так что у нее лязгнули зубы.
Ей представилось, какова Торикваль в настоящей битве, где льется кровь и умирают люди – и она не узнала добродушной приятельницы матери.
– Тфа таких удара – и меч полетит… Фо-он туда!
С недоумением Орландина проводила взглядом вертящуюся в воздухе деревяшку.
– У меня нет сил отбить твой удар. Мне двенадцать, ты сильнее!
– Пожалуешься на молодость, когда тебе будут кишки фыпускайт, – молвила Торикваль. – Запоминайт – это думкопф, дурак отбифайт клинок фрага сфоя сила. Умный использофайт сила фрага! Продолжайт!
Тут Орландина вспомнила, что она не та, что была в двенадцать лет, и кое-чему научилась. Она ушла в глухую защиту, и Ториквали никак не удавалось достать ее.
Блок с обратным хватом… Блок со сменой рук… Блок…
А потом вдруг девушка обнаружила, что перед ней нет противника и она вовсе не на учебной площадке их Солдатской слободки, а на опушке старой дубравы, под белесым сумеречным небом.
Амазонка остановилась и заметалась по поляне.
Она чувствовала присутствие кого-то, но никак не могла его обнаружить, хотя тот стоял буквально рядом.
– Не можешь найти меня, девочка? – На нее смотрел высокий, костлявый тип, при этом его облик был зыбким и все время менялся.
Капюшон, словно сотканный из бурого тумана, скрывал лицо незнакомца. На плечи небрежно накинута потертая леопардовая шкура.
– Неужто я так страшен, что меня испугалась храбрая воительница?
– Кто ты и что тебе от меня надо? – спросила прознатчица.
– Кто я? Всего лишь скромное мыслящее существо, немного маг, немного жрец, немного ученый… А что мне надо? Уж не то, что обычно мужикам надо от баб! – сказал, как сплюнул, костлявый.
Его мерзкий смех заставил Орландину отступить.
– Ну-ну, ведь ты же не пугливого десятка… Ты же воин, если не ошибаюсь? Я много знаю про вас… Хотя и не все. Вот, я уже могу вас различать, хотя до твоей сестры добраться мне куда как труднее.
Старик поник головой, что-то бормоча себе под нос. Потом вновь устремил на девушку свои желтые совиные очи.
– Я хотел кое о чем спросить тебя. За правильный ответ заплачу золотом. Ты ведь любишь золото?
Он подошел поближе – шаг, другой…
– Я ничего страшного не сделаю тебе… Я не мстителен, как некоторые земные владыки. Ну, чего ты хочешь? Титул патрицианки? Виллу в Александрии? Хорошего мужа? Командовать своим наемным сбродом? Назови свою цену!
В его тоне послышалось плохо скрытое нетерпение, и воительница поняла – этот неизвестный, похоже, не так силен, как кажется…
– Загадай свое желание и дай мне руку…
Он выпростал из-под облачения худую, костлявую длань, показавшуюся в сумеречном свете лапой пресмыкающегося.
– Ну, чего ты боишься? Дай мне руку, и все будет хорошо!
Урод, непонятно кого мучительно ей напоминающий, приблизился почти вплотную.
Изо всех сил взмахнув тренировочным мечом, Орландина нанесла удар на развороте, вкладывая в него силу всех мускулов тела. Мышцы ног, бедер, спины, рук сделали одно движение, бросая ребро клинка из первосортного горного дуба в висок неведомого злодея.
Амазонка проснулась и даже не сразу поняла, на каком она свете.
Вся мокрая, в испарине, вскочила из-за стола, пребольно ударившись коленкой. Боль немного отрезвила. Расплатившись, вышла на улицу.
Постепенно воительница успокоилась. Привидится же с пьяных глаз всякая пакость…
Орландина, конечно, не знала и не догадывалась, что сейчас за горами и водами, в жутком темном храме, катается и воет от боли, держась за голову, сухощавый бритоголовый человек в плаще и потертой леопардовой шкуре, которому она только что нанесла удар призрачным мечом.
Глава 10
УШИ ЦАРЯ МИДАСА
Уже под вечер амазонка оказалась на городском Рынке.
Дельфийское торжище обрушило на нее водопад неслыханного многоцветья и многоголосья.
Тут можно было встретить людей, наверное, со всех известных уголков мира – от холодных лесов Саклавии до непролазных джунглей Зембабве и Тапробаны.
Ведь слава Дельф обнимала множество земель.
Жизнь здесь била ключом от рассветало заката.
Купцы переругивались на всех известных и неизвестных языках; маячили здоровенные, как арбузы, чалмы арабов и вендийцев, летели наземь в азарте торга смушковые шапки куявцев.
Какой-то рыжеволосый норманн рвал свою длинную гриву и бил кулаком в широченную грудь, доказывая, что такая цена за его товар оскорбительна вообще, а для святого города Дельфы – в особенности.
Вальяжно похаживали взад-вперед рыночные эдилы – тяжелая палка за поясом, руки за спину, а ладони выразительно так сложены лодочкой.
Продавцы зазывали каждого, кто проходил мимо палаток, пытаясь завлечь покупателей красноречием и обещанием продать лучшие овощи, вкуснейшие фрукты, самую свежую рыбу.
В ноздри сразу же ударили десятки запахов: сладковатые и терпкие, жгучие и кислые.
Ярко-желтые бананы, привозимые быстроходными либурнами из Леванта, огромные ананасы из Аунако, мавретанские апельсины.
Она сунулась в оружейный ряд, не без сожаления выбравшись оттуда ни с чем; потом застряла в толпе зевак, окруживших факира – заклинателя змей. И вскоре уже устала отбиваться от истошно вопящих зазывал, которые с отчаянием утопающих норовили ухватить ее за одежду.
Толпа вынесла девушку в ряды предсказателей, которые, видать, обслуживали тех, кому не досталось, как и им, места в очереди к пифиям или кто не имел на это средств.
Какой-то повеса в знавшем лучшие времена кафтане допрашивал усевшегося за столиком узкоглазого старичка в оранжевой тоге.
– Я вот трачу много денег на женщин, они меня почти разорили. Что мне делать?
– Будда Шакьямуни советует тебе… – распевно начал старичок.
– Попытаться использовать свою кобылу, – бросил кто-то из толпы.
Собравшиеся заржали. Орландина тоже засмеялась. Вдруг кто-то осторожно тронул ее за рукав. Это была девочка лет одиннадцати, рыжая, зеленоглазая и одетая в довольно опрятную тунику.
– Моя мама хочет с тобой поговорить, – сообщи ла она. – У тебя за плечом темная тень… На тебя лег взгляд Чужака – так сказала мама. Она посоветует, чем можно помочь.
И потянула воительницу к разноцветной палатке. Почему-то Орландина не встревожилась и сразу пошла за девчонкой,
– Мама, я ее привела, – сказала та, отдернув занавесь.
– Останься снаружи, а ты, гостья, входи, – прозвучал спокойный голос.
Хозяйка шатра сидела на разостланном ковре, закутавшись в пестрое покрывало.
Черные волосы женщины были разделены пробором, зачесаны за уши и заплетены в косички, перевязанные кожаными шнурками. Над бровями незнакомки пролегла многоцветная искусная татуировка – не то узор, не то цепочка загадочных письмен.
Похожая была у Ториквали – память о проведенных за Океаном годах. В Империи и окрестностях татуировка на лице была редкостью. Вот на других частях тела, порою самых пикантных, – пожалуйста.
Прознатчица, заинтересовавшись, подошла поближе.
Женщина не подняла взгляд, когда гостья приблизилась, продолжая заниматься своим делом. Ее пальцы ловко выплетали из разноцветной веревки странное сооружение, по сложности не уступавшее гордиеву узлу.
«Наузница», – вспомнила девушка старое слово. Орландина в своей жизни видела такие амулеты, но не очень в них верила.
Затем странная тетка подняла на нее взгляд.
– Называющая себя именем маленького хищника? – гортанно спросила она.
– Ну да, можно и так сказать, – с легкой растерянностью ответила гостья.
– Дочь Тех, Кто Ушел?
Орландина неопределенно пожала плечами.
– Отмеченная Знаком Властелинов?
– Э-э-э?…
Женщина щелкнула пальцами, и Ласка почуяла, как ее амулет вдруг обжег холодом.
– Будь сегодня у храма Солнечного, в Доме Собраний, в покоях Мидаса, после восхода Серебряной Девы, сестры Лучника, – молвила торжественно. – Твоих друзей сохранит божество Луны. И Древний Скиталец не сможет достичь того, чего хочет.
Амазонка пришла в себя, только отойдя от палатки шагов на тридцать.
Потом, спохватившись, бросилась назад, чтобы, Плутон подери, вытрясти из тетки и ее девчонки, что все это значит. Но нигде не было видно разноцветной треклятой палатки, хотя старичок в оранжевом тряпье был на месте и давал мудрые советы пожилому толстяку.
И тогда Орландина поняла – в храм надо идти, чего бы это ей ни стоило.
Дорога к храму оставила у амазонки неприятный осадок.
Открывавшиеся картины вечерней жизни Дельф не могли не вызвать у нее брезгливого удивления.
Вот пьяная девица, которую почти волоком тащат куда-то два извозчика, запустив ей руки под мятое платье. Вот еще трое гуляк несут, словно рулон с материей, точно такую же, только пьяную вусмерть и почти голую – лишь небрежно повязанная тряпка прикрывает бедра. Вот в глубине подворотни на коленях перед нетерпеливо переминающимся франтом стоит совсем молоденькая девчонка, пытаясь справиться с узлом дорогого кушака.
В Сераписе все, по крайней мере, происходило прилично – за стенами соответствующих заведений.
Дважды по пути к храму к амазонке подкатывались мужчины, вывалившиеся из дверей кабаков и гостиниц. Они были пьяны до такой степени, что едва держались на ногах, но в то же время не настолько, чтобы не обратить внимания на девушку.
Первого Орландина отшила, вытащив кинжал.
Второй, уверенный, что она – именно то, что нужно для чудесного завершения вечера, вообще не нуждался ни в каких аргументах. Покачиваясь, направился в ее сторону, но, не успев ничего сказать, споткнулся и рухнул ничком, тут же захрапев.