Если бы жители Проклятого города выступили ночью, то им пришлось бы идти к лагерям союзных войск сквозь темноту, неизбежно громыхая оружием и доспехами, да и кони в колесницах вряд ли молчали бы. Часовые в лагерях от этого гама проснулись бы, и ночная вылазка обернулась бы, как водится, просто суетливой стычкой в темноте. К утру все стало бы понятно, и союзные войска использовали бы свое численное преимущество.
Но защитники города припозднились, а осаждающие поспешили. И в результате сражение, которое должно было принести окончательную победу осаждающим, протекало для них совсем плохо.
Отряды союзников разрозненно двигались к долине, чтобы там соединиться. Но вместо спящего города союзники обнаружили бодрствующих защитников, да еще построенных в боевые порядки.
Тяжелее всех пришлось именно царю Семивратья. Его отряд двигался первым, первым же и получил. И первым побежал, потеряв почти четверть своих воинов. Остальные отряды союзников вступали в битву по очереди, по очереди подвергались атаке и так же по очереди бежали к своим лагерям. Только царь Заскочья сумел вовремя сообразить что к чему и не полез вперед, а поставил свой отряд в ущелье, перекрывая дорогу наступающим и одновременно прикрывая бегущих.
Катастрофы удалось избежать, а вот «численное преимущество осаждающих» было значительно сокращено. Но даже не в этом была основная трагедия. Трагедия заключалась в том, что, пока отряд Заскочья двигался к ущелью, через это ущелье успели проскочить сотни полторы лучников противника, которые прорвались к кораблям Семивратья, вытащенным на берег, и зажигательными стрелами превратили пятнадцать кораблей из двадцати в костры.
А это значило, что придется не просто просить подмоги, не раскрывая реальных потерь, но и извлекать из арсенала новые корабли, что неизбежно потребует объяснений с жителями Семивратья. И с царицей.
– Она меня убьет, – снова повторил царь, откидываясь на ложе.
Со стороны Проклятого города донесся протяжный вой – это приносили в жертву еще кого‑то из плененных в битве. И скорее всего, этот кто‑то был из Семивратья. При этом нельзя было даже попытаться обменяться пленными. Не потому, что боги запретили вступать в переговоры с осажденными. Просто согласно все той же воле все тех же богов предлагать на обмен было некого. Пленных горожан нужно было убивать прямо на поле битвы. То есть вообще пленных не брать.
Все законы войны пошли на фиг. Пока не вмешались боги, все войны шли по заведенному порядку – сходились в поле, герои выезжали на колесницах из‑за толп пехотинцев, обменивались ударами копий, потом пехотинцы бросались в атаку, одна из сторон не выдерживала и отступала в свой лагерь. Потом начиналась осада, время от времени перемежавшаяся перемириями и обменами пленными. Дальше кто‑то не выдерживал и предлагал мир. Его, мир, заключали – и расходились до новой заварушки.
Проклятый город! Проклятая война, тянущаяся уже который год. Ну не может же он голыми руками разобрать каменные стены! Он может тупо пытаться таранить ворота, проклиная и Разрушителя, и, чего греха таить, всех остальных богов.
Царь потянулся к медному гонгу в изголовье. Без бабы этой ночью он может сойти с ума. А ум ему еще понадобится. Нужно будет писать супруге, просить кораблей и войск, не распространяясь о причинах поражения. Эти боги, будь они прокляты! Похоже, они просто боятся Разрушителя. Боятся сойтись с ним в открытой схватке и прячутся за спины смертных.
Может, Разрушитель действительно сильнее? Тогда какого хрена он, царь, продолжает выполнять волю этих слабаков?
Стражник возле шатра отдернул полог, и в шалаш скользнула наложница. «Вовремя», – подумал царь, – иначе мысли о Разрушителе могли завести его слишком далеко. Прямо в Ад.
– …и это еще не самое страшное, – сказал Бес. – Ад – это просто дыра в земле, откуда еще никто не возвращался.
– Ад – это просто дыра в земле, откуда еще никто не возвращался. – Бес покосился на спутника, кашлянул и поправился: – До последнего времени никто не возвращался. А вот проклятье – вещь конкретная и понятная. Если кто‑то не верит жутким рассказам, то может просто съездить в деревню проклятых и убедиться. Или сходить в обиталище проклятого. Только следует помнить, что у тех характер испорчен и гостей они не любят. Да и убить их непросто, если что.
– Ты так это рассказываешь, будто проклятых вокруг – куча, – помолчав, сказал Бродяга, – будто богам просто нечего делать, как расходовать Силу на подобную ерунду. Ты, наверное, даже представить себе не можешь, сколько Силы уходит на то, чтобы постоянно удерживать проклятых в таком состоянии, следить за ними и все такое прочее…
– Я могу себе это представить. Могу. Это ты не можешь себе представить, как боги научились ловко решать эту проблему, не расходуя при этом ни капли Силы.
– Это что‑то новенькое.
– Этому новенькому уже почти тысяча лет.
– Я же и говорю – новенькое, – хмыкнул Бродяга.
Бес зачем‑то поправил сумки на своем горбатом. Оглянулся, словно пытаясь что‑то рассмотреть в ночной пустыне. Темнота. Песок, светлый под ногами и превращающийся в черные волны на фоне неба. Неправильного неба, если верить Бродяге. Верить Бродяге? Бес снова посмотрел на попутчика. Очень спокойный и уверенный в себе… человек?
– Так ты действительно пробыл в Аду две тысячи лет?
– Я действительно пробыл в Бездне две тысячи лет, – ответил ровным голосом Бродяга, – если ты ничего не напутал с датами и событиями.
– Все точно, пустыня здесь именно две тысячи, лет, – сказал Бес. – Две тысячи лет.
Бесу стало зябко от одной только мысли о такой глыбе времени. И не просто времени, а немыслима жутких лет Ада.
– Как тебе удалось выйти? – спросил Бес.
– Вышел, убил несколько Псов Бездны, думал, что остальные в очередной раз раздерут меня, – голос Бродяги звучал бесстрастно, теряясь в сухом шуршании песка, – а оказалось, что проклятые убили их. Там я встретил тебя.
– Как просто, – качнул головой Бес.
– Как просто, – эхом отозвался Бродяга.
До странности просто. Просто очередная его попытка вдруг удалась. Просто так совпало, что очередной его безумный бросок совпал с безумным поступком проклятых. И просто Бес отчего‑то оказался там, у Порога.
– Кто ты? – спросил вдруг Бес.
– Бродяга.
– Это просто прозвище, а кто ты на самом деле – бог?
– А ты как думаешь? – спросил в свою очередь Бродяга.
– Ты… Не знаю. Если судить по поведению – похоже на бога. Только Силы пока в тебе не чувствуется. – Бес замолчал, словно прислушиваясь к своим ощущениям. – Нету Силы. Но, с другой стороны, что‑то такое вокруг тебя гудит, словно пчелиный рой. И я не знаю, как смог бы человек выйти из Ада.
– А бог?
– И бог.
– А может, я ни то и ни другое? – спросил Бродяга.
– Так не бывает. Не бывает. Ты либо зверь, либо человек, либо бог.
– Либо чудовище, либо демон, либо герой… Герои у вас еще водятся? – спросил Бродяга.
– Чего‑чего, а этого добра, пока боги продолжают посещать смертных женщин, будет сколько угодно. И ты, кстати, забыл еще упомянуть аватар, жрецов, прорицателей, оракулов…
– Вот‑вот…
– Только ты все равно ни на кого из них не похож. Чувствуется порода, – Бес развел руками, – ничего не могу тут поделать.