Может быть, думал он, мне все-таки лучше остаться? Сейчас, слушая болтовню Эдгара о том, что он собирается переделать и перестроить в Мокингеме, какие кредиты обещает выделить на это Национальный трест
— Простите, — сказал Дейвид, утирая глаза запылившимся рукавом рубашки.
— Представь нас, Монти, — попросил Эдгар.
— О Господи. Дейвид Гавендер — профессор Эдгар Демарней.
— Вообще-то я уже не про…
— Дейвид, ты идешь домой? Твоя мама пригласила Эмили Макхью.
— Нет.
— Может, лучше уж сразу с ней познакомиться — и покончить с этим? Побудешь минут пять — и все, больше от тебя ничего не требуется.
— Нет. Не могу…
— Знаешь что, иди один, — сказал Эдгар. — А мы с Дейвидом останемся… Побеседуем — ик! — немного.
— Ну и… черт с вами, — буркнул Монти, направляясь к двери. Ему вдруг страшно захотелось выгнать Эдгара взашей, только бы не оставлять его наедине с плачущим Дейвидом. Не будь здесь Эдгара, слезы Дейвида, возможно, тронули бы Монти, хотя и в этом случае он бы все равно разозлился. Теперь Эдгар опять начнет всюду лезть, во все ввязываться, везде совать свой нос, ни черта при этом не понимая. Не пойти сейчас к Гавендерам Монти, конечно, не мог, но твердо решил вернуться домой как можно скорее, чтобы выпроводить Эдгара. Пока он шел от калитки к крыльцу Худхауса, Ершик вцепился ему в штанину. Монти пинком отбросил его.
— Вы тот самый профессор Демарней? Это вы написали «Вавилонскую математику и греческую логику»?
— Да.
— И «Поэтику Эмпедокла»? — Да.
— И «Пифагор и его долг перед Скифией»? — Да.
— И последнее издание «Кратила»
* * *
Монти осушил уже несколько рюмок виски. Сидя с Эдгаром на веранде, он почти не пил, теперь же пил много и быстро — как, впрочем, и все присутствующие. На блюде лежали маленькие изысканные бутербродики, но к ним почему-то никто не притрагивался. Это странное сборище напоминало даже настоящую вечеринку. Никто как будто не чувствовал себя скованно, и ничего ужасного пока не произошло.
Когда Харриет знакомила Монти с Эмили Макхью, он лишь молча поклонился, она тоже. Констанс Пинн, правда, заговорщицки улыбнулась и, схватив Монти за руку, незаметно, но весьма ощутимо царапнула ногтем его ладонь. Начиная с этого момента она настойчиво пыталась вовлечь Монти в конфиденциальный разговор, от которого он так же настойчиво уклонялся. В своем нарочито простом черном платье с кружевным воротничком (кружево было брюссельское, доставшееся от одной богатенькой ученицы) она была очень хороша. Даже ее слегка приподнятые волосы с медным проволочным отливом сияли здоровьем и самоуверенностью. Эмили наконец-то оделась по-человечески и тоже смотрелась прекрасно. Сегодня на ней была белая блузка с итальянской камеей, бархатный синий жилет и черные брюки. Темные свежевымытые волосы рассыпались, и Эмили приходилось часто их поправлять или отбрасывать назад движением головы, что у нее получалось совсем по-мальчишески. Она поглядывала по сторонам с видом скорее смущенным, чем вызывающим, и чаще задерживала взгляд своих ярко-синих глаз на окружающих предметах, чем на людях. Харриет, в противоположность обеим гостьям, казалась усталой и неряшливой, щеки ее были бледны, шпильки, обычно незаметные, высовывались из прически самым непривлекательным образом. Харриет редко надевала украшения, но сегодня на ней был серебряный золоченый браслет с выгравированными розами, подарок отца. Она без конца щелкала замочком браслета, то расстегивая его, то снова застегивая. Пояс ее вуалевого платья развязался и волочился по полу. «Только, пожалуйста, — шепнула она Монти, встречая его у дверей, — не убегай первым, дождись, пока они уйдут». Значит, ему придется забыть о том, что у него дома, возможно, в этот самый момент зарождается новый неприятный тандем (Дейвид—Эдгар), и остаться. Впрочем, взглянув на сегодняшнюю Харриет — растрепанную, с дрожащими руками и волочащимся поясом, — он и так решил остаться.
«Дейвид, наверное, скоро придет», — сказала Харриет гостям в начале вечера, однако Дейвид так и не появился. Она попыталась выяснить у Монти, будет ли Эдгар, но не услышала в ответ ничего определенного. Итак, ни Дейвида, ни Эдгара, а Эмили с подружкой, обе уже «готовенькие», уходить, судя по всему, не собирались. Раскрасневшийся Блейз улыбался во все стороны и, когда к нему обращались, охотно со всем соглашался. Харриет то и дело касалась его руки, то ли подбадривая мужа, то ли предъявляя свои на него права. Пинн, которую начал разбирать смех, кидала на Блейза многозначительные взгляды и хихикала. Эмили, в отличие от подруги, решительно его игнорировала. Точно так же она игнорировала Монти и Пинн и в разговоре обращалась исключительно к Харриет. Монти, избегавший Пинн, говорил только с Блейзом, который мало что слышал и еще меньше соображал, зато сохранил способность кивать и поддакивать к месту. Под воздействием виски Монти постепенно начал приходить в состояние непонятного, почти радостного возбуждения. Не то чтобы он предвкушал скандал — просто ему было безумно интересно, что будет дальше.
Узкая и длинная, на три окна, гостиная, расположенная в торце Худхауса, выглядела пусто и голо, как необработанная слоновая кость. Кроме четырех бледных акварелей и овального зеркала в белой фарфоровой раме, на белых стенах не было никаких украшений. Когда-то Блейз занялся оформлением комнаты, но закончить так и не дошли руки, тем более что сами хозяева заглядывали сюда нечасто. На полу до сих пор лежал толстый индийский ковер, оставшийся от прежнего владельца (Блейз с Харриет никак не могли договориться между собой, чем его заменить); мебель, которой и в лучшие времена требовалась опора, теперь и вовсе не могла стоять сама по себе и выстроилась строго вдоль стен. Середина комнаты, таким образом, оставалась пустой, и в этой пустой середине кучкой стояли собравшиеся — казалось, вот сейчас раздастся свисток или заиграет музыка, все сорвутся с мест, и начнутся фанты, или шарады, или танцы.