Хорошо, что никто не зарычал на нее, хоть у меня самого чесались и язык и
руки... Едем же к Кмицицу. Она хочет вооружить его против нас, так уж лучше мы его сперва вооружим. Не приведи бог, чтобы он нас покинул. Шляхта
тотчас устроит на нас облаву, как на волков.
- Глупости! - отрезал Раницкий. - Ничего она нам не сделает. Теперь война, мало, что ли, людей шатается по белу свету без приюта и без
куска хлеба? Соберем ватагу, милые друзья, и пусть гонятся за нами все трибуналы! Дай руку, Рекуц, я тебя прощаю!
- Я бы тебе уши обрубил! - пропищал Рекуц. - Ну да уж ладно, помиримся! Обоих нас одинаково осрамили!
- Выгнать вон таких кавалеров! - воскликнул Кокосинский.
- Меня, в чьих жилах течет сенаторская кровь! - подхватил Раницкий.
- Людей достойных! Родовитых шляхтичей!
- Заслуженных солдат!
- И изгнанников!
- Невинных сирот!
- Сапоги у меня на смушках-выпоротках, а ноги все равно уже мерзнут, - сказал Кульвец. - Что это мы, как нищие, стоим перед домом, гретого
пива нам все равно не вынесут! Нечего нам тут делать. Давайте садиться на конь и ехать! Людей лучше отошлем, ни к чему они нам без оружия, а
сами поедем.
- В Упиту!
- К Ендрусю, достойному другу! Ему пожалуемся!
- Только бы нам не разминуться с ним.
- По коням, друзья, по коням!
Они сели и медленно тронулись, кипя гневом и сгорая от стыда. За воротами Раницкий, у которого от злобы все еще сжималось горло, повернулся
и погрозил дому кулаком.
- Крови жажду, крови!
- Пусть бы она только с Кмицицем поссорилась, - сказал Кокосинский, - мы бы сюда с трутом приехали.
- Все может статься.
- Дал бы бог! - прибавил Углик.
- Чертова девка! Змея подколодная!
Так, браня и проклиная на все лады панну Биллевич, а порою ворча и друг на дружку, доехали они до леса. Едва вступили они в его недра, как
огромная стая воронья закружилась над их головами. Зенд тотчас пронзительно закаркал; тысячи голосов ответили ему сверху. Стая спустилась так
низко, что лошади стали шарахаться, пугаясь шума крыльев.
- Заткни глотку! - крикнул Зенду Раницкий. - Еще беду накаркаешь! Каркает над нами это воронье, как над падалью...
Но другие смеялись, и Зенд по-прежнему каркал. Воронье спускалось все ниже, и они ехали так словно средь бури. Глупцы! Не могли разгадать
дурного предзнаменования.
За лесом уже показались Волмонтовичи, и кавалеры перешли на рысь, потому что мороз был сильный, и они очень озябли, а до Упиты было еще
далеко. Но в самой деревне они вынуждены были убавить ходу. Как всегда по воскресеньям, на широкой дороге застянка было полно народу. Бутрымы с
женами и дочками возвращались пешком или на санях из Митрун от обедни. Шляхта с любопытством глазела на незнакомых всадников, смутно
догадываясь, кто это такие. Молодые шляхтянки уже слыхали про распутство в Любиче и про знаменитых грешников, привезенных паном Кмицицем, и
потому смотрели на них с еще большим любопытством. А те, красуясь молодецкою выправкой, гордо ехали на своих скакунах, разодетые в бархатные
ферязи, захваченные в добычу, и рысьи колпаки. Видно было, что это заправские солдаты: важные да спесивые, правая рука в бок уперта, голова
поднята вверх.
Видно было, что это заправские солдаты: важные да спесивые, правая рука в бок уперта, голова
поднята вверх. Они никому не уступали дороги, ехали шеренгой, покрикивая время от времени: “Сторонись!” Кое-кто из Бутрымов бросал на них
исподлобья угрюмый взгляд, но дорогу уступал; а кавалеры вели между собою разговор про застянок:
- Взгляни-ка, - говорил Кокосинский, - какие рослые парни: один к одному, как туры, а каждый волком смотрит.
- Когда бы не рост да не саблищи, их можно было бы принять за хамов, - сказал Углик.
- Нет, только поглядите на эти саблищи! - заметил Раницкий. - Сущие коромысла, клянусь богом! Я бы не прочь с кем-нибудь из них побороться!
Тут пан Раницкий начал фехтовать голой рукой.
- Он вот так, а я так! Он вот так, а я так - и шах!
- Ты легко можешь доставить себе такое gaudium <Удовольствие, радость (лат.).>, - заметил Рекуц. - С ними это просто.
- А по мне, лучше бороться с теми вон девушками! - сказал вдруг Зенд.
- Уж и статны, не девушки, свечи! - с восторгом воскликнул Рекуц.
- Ну что это ты говоришь: свечи? Сосенки! А мордашки у всех ну прямо как шафраном нарумянены.
- Картина - на коне не усидишь!
Беседуя таким образом, они выехали из застянка и снова наддали ходу. Через полчаса подскакали к корчме под названием “Долы”, которая лежала
на полдороге между Волмонтовичами и Митрунами. В этой корчме, на пути в костел и из костела, Бутрымы в морозные дни останавливались обычно
отдохнуть и погреться. Вот почему кавалеры увидели перед корчмой десятка два саней, застеленных гороховой соломой, и столько же лошадей под
седлом.
- Давайте выпьем горелки, а то холодно! - сказал Кокосинский.
- Не мешало бы! - раздался в ответ дружный хор голосов.
Всадники спешились, привязали лошадей к коновязям, а сами вошли в огромную и темную избу. Там они застали пропасть народу. Сидя на лавках
или стоя кучками перед стойкой, шляхтичи попивали гретое пиво, а кое-кто и горячий мед, вареный на масле, водке и пряностях. Тут были одни
Бутрымы, мужики рослые, угрюмые и такие молчаливые, что в корчме почти не слышно было говора. Все они были одеты в бараньи полушубки, крытые
серым понитком или грубым россиенским сукном, и подпоясаны кожаными поясами, все при саблях в черных железных ножнах; в одинаковой этой одежде
они казались солдатами. Но это были либо люди немолодые, которым уже перевалило за шестьдесят, либо юноши, не достигшие и двадцати лет. Они
остались дома для зимнего обмолота, а все мужчины в цвете сил уехали в Россиены.
Увидев оршанских кавалеров, Бутрымы отодвинулись от стойки и стали на них поглядывать. Красивый рыцарский наряд понравился воинственной
шляхте; порою кто-нибудь ронял: “Это из Любича?” - “Да, ватага пана Кмицица!” - “Ах, это те!” - “Они самые!”
Кавалеры пили горелку; но уж очень пахло в корчме горячим медом. Первым учуял его Кокосинский и велел подать. Друзья уселись за стол и,
когда им принесли дымящийся чугунок, стали попивать мед, оглядывая избу и шляхту и щуря при этом глаза, потому что в избе было темновато. Окна
замело снегом, а длинное, низкое чело печи, в которой горел огонь, совсем заслонили чьи-то фигуры, обращенные к избе спинами.
Когда мед заиграл в жилах кавалеров, разнося по телу приятное тепло, и они воспрянули духом и забыли о приеме, оказанном им в Водоктах,
Зенд так похоже закаркал вдруг вороном, что все лица обратились на него.