Потоп - Генрик Сенкевич 26 стр.


Органист из Митрун научил их читать, петь божественные песни, а старшую, Терку, и на лютне

играть. Девушки они были добросердечные и нежно заботились о пане Володыёвском, стараясь превзойти друг дружку в чуткости и усердии. О Марыське

говорили, что она влюблена в молодого рыцаря; это была правда, да только наполовину, потому что не одна Марыська, а все три сестры были влюблены

в него по уши. Они ему тоже очень нравились, особенно Марыська и Зоня, Терка, та уж больно жаловалась на мужскую неверность.

Не раз, бывало, в длинные зимние вечера, когда старый Гаштовт, выпив горячего медку, отправлялся на боковую, девушки усаживались с паном

Володыёвским у очага: недоверчивая Терка прядет, бывало, пряжу, милая Марыся перья щиплет, а Зоня наматывает на мотовило пряжу с веретен. Только

когда пан Володыёвский начнет рассказывать о походах, в которых он побывал, о диковинах, которых он навидался при различных магнатских дворах,

работа остановится, девушки глаз с него не сводят и то одна, то другая вскрикивают в изумлении: “Ах, милочки мои, я умереть готова!” - а другая

подхватывает: “Во всю ночь глаз не сомкну!”

По мере того как пан Володыёвский поправлялся и начинал уже по временам свободно орудовать саблей, он становился все веселей и с еще

большей охотой рассказывал всякие истории. Однажды вечером уселись они, по обыкновению, у очага, от которого яркий свет падал на всю комнату, и

сразу стали препираться. Девушки требовали, чтобы пан Володыёвский рассказал что-нибудь, а он просил Терку спеть ему что-нибудь под лютню.

- Сам, пан Михал, спой! - говорила Терка, отталкивая лютню, которую протягивал ей пан Володыёвский. - У меня работа. Ты видал свету и,

наверно, выучился всяким песням.

- Как не выучиться, выучился. Ин, быть по-вашему: сегодня я сперва спою, а потом ты, панна Терка. Работа не уйдет. Небось девушка бы тебя

попросила, так ты бы спела, а кавалерам всегда отказ.

- Так им и надо.

- Неужели ты и меня так презираешь?

- Ну вот еще! Пой уж, пан Михал.

Пан Володыёвский забренчал на лютне, состроил потешную мину и запел фальшивым голосом:

Вот в каком живу я месте,

Ни одной не люб невесте!..

- Вот уж и неправда! - прервала его Марыся, закрасневшись, как вишенка.

- Это солдатская песенка, - сказал пан Володыёвский. - Мы ее на постое певали, чтоб какая-нибудь добрая душа над нами сжалилась.

- Я бы первая сжалилась.

- Спасибо, панна Марыся. Коли так, незачем мне больше петь, отдаю лютню в более достойные руки.

Терка на этот раз не оттолкнула лютни, ее растрогала песня пана Володыёвского, хоть на самом-то деле в этой песне было больше лукавства,

чем правды; девушка тотчас ударила по струнам и, сложив губы сердечком, запела:

Ты бузину не рви в лесу,

Не верь ты хлопцу, злому псу!

“Люблю!” - тебе он знай поет,

А ты не слушай, все он врет!

Пана Володыёвского эта песня так распотешила, что он от веселья даже за бока ухватился.

- Неужто все хлопцы изменники? Ну, а как же военные?

Терка еще больше поджала губы и с удвоенной силой пропела:

Еще хуже псы, еще хуже псы!

- Да не обращай ты, пан Михал, на нее внимания, она всегда такая, - сказала Марыся.

- Как же мне не обращать внимания, - возразил пан Володыёвский, - если она обо всем военном сословии такое сказала, что я со стыда готов

сквозь землю провалиться.

- Ведь вот какой ты, пан Михал: хочешь, чтобы я тебе пела, а потом сам надо мной подтруниваешь да подсмеиваешься, - надулась Терка.

- Я про пение ничего не говорю, я про жестокие слова о нас, военных людях, - возразил рыцарь. - Что до пения, так, признаюсь, я и в Варшаве

не слыхивал таких чудных трелей. Надеть на тебя, панна Терка, штанишки, и ты могла бы петь в костеле Святого Яна. Это кафедральный собор, у

короля с королевой там свой клирос.

- А зачем же штанишки надевать? - спросила самая младшая, Зоня, которой любопытно было послушать про Варшаву и короля с королевой.

- Да ведь там девушки не поют в хоре, только мужчины да мальчики: одни такими толстыми голосами, что никакой тур так не зарычит, а другие

так тоненько, что и на скрипке тоньше нельзя. Я их много раз слыхал, когда мы с нашим великим и незабвенным воеводой русским <Воеводство Русское

в Речи Посполитой включало в себя часть земель древней Червонной Руси (земли Саноцкая, Перемышльская, Львовская, Галицкая и Холмская). Воеводой

русским в 1646 - 1651 годах был князь Иеремия Вишневецкий. Под его командой служили герои романа “Огнем и мечом”, среди них и Михал

Володыёвский.

Золотаренко Иван Никифорович - в 1654 - 1655 годах был наказным атаманом казачьих войск, действовавших совместно с русской армией на

территории Белоруссии.> приезжали на выборы нынешнего нашего всемилостивейшего короля. Истинное это чудо, прямо душа возносится к небу!

Множество там музыкантов: и Форстер, который знаменит своими тонкими трелями, и Капула, и Джан Батиста, и Элерт, который лучше всех играет на

лютне, и Марек, и Мильчевский, который сам сочиняет очень хорошие песни. Как грянут все они разом в соборе, так будто хоры серафимов наяву

услышишь.

- Правда, истинный бог, правда! - сложив руки, сказала Марыся.

- Короля ты часто видал, пан Михал? - спросила Зоня.

- Так с ним беседовал, как сейчас вот с тобою. После битвы под Берестечком он меня обнял. Храбрый он король и такой милостивый, что один

только раз увидишь его и тут же непременно полюбишь.

- Мы и не видевши любим его! А неужто он всегда корону на голове носит?

- Да зачем же ему каждый день в короне ходить! Голова-то у него не железная! Корона лежит себе в соборе, отчего и почету ей больше, а

король носит черную шляпу, осыпанную брильянтами, от которых блеск идет на весь замок...

- Толкуют, будто королевский замок еще пышней, чем в Кейданах?

- В Кейданах? Да кейданский замок против королевского гроша не стоит! Высокий это дом, весь из камня выложен, дерева там и не увидишь.

Кругом в два ряда покои идут, один другого краше. В покоях всякие сражения и победы на стенах расписаны. Тут и Сигизмунда Третьего дела, и

Владислава; глядишь на них и не наглядишься, все там как живое, чудно даже, что никто не шевелится, что бьются люди, а не кричат. Но уж такого

никто написать не сумеет, даже самый лучший живописец. Некоторые комнаты сплошь из золота; стулья и лавки виссоном или парчой обиты, столы из

мрамора да алебастра, а уж сундуков, шкатулок, часов, которые день и ночь время показывают, так и на воловьей коже всего не перепишешь. А по

покоям король с королевой гуляют, на богатство свое любуются, а вечером у них театры для пущей потехи.

Назад Дальше