В Варшаве толкуют, что на Украине и так слишком мало войска и что
гетманы не могут справиться с Хмельницким. Что поделаешь! Видно, кое-кому Украина милей, чем Великая Польша... В немилости мы с вами, в
немилости! Отдали нас на съедение!
- А кто в этом повинен? - спрашивал Шлихтинг, всховский судья.
- Кто повинен во всех бедах Речи Посполитой? - воскликнул воевода. - Да уж конечно, не мы, братья шляхтичи, мы ведь грудью ее защищаем.
Шляхтичам, которые слушали его, очень польстило, что “граф бнинский и опаленицкий” почитает себя за ровню им и называет “братьями”.
- Ясновельможный воевода, - тотчас подхватил Кошуцкий, - побольше бы его величеству таких советников, как твоя милость, уж, верно бы, нас
не бросили тогда на съедение врагу. Но, похоже, там правят те, кто гнет спину.
- Спасибо, брат, на добром слове! Во всем повинен тот, кто слушает злого совета. Наши вольности кое-кому как бельмо на глазу. Чем больше
погибнет шляхты, тем легче будет ввести absolutum dominium.<Абсолютную власть Польская шляхта и в особенности магнаты ревниво оберегали свои
вольности, опасаясь установления в Польше королевского абсолютизма. В абсолютистских планах шляхта не без основания подозревала королеву Марию
Людвику.> (лат.).
- Неужто же нам ради того погибать, чтобы дети наши стонали в неволе?
Воевода ничего не ответил, а изумленная шляхта переглянулась.
- Так вот оно дело какое? - раздались многочисленные голоса. - Так это нас сюда на убой послали? Теперь мы поняли! Не сегодня начались эти
разговоры об absolutum dominium! Но коли на то пошло, так и мы сумеем позаботиться о наших головах!
- И о наших детях!
- И о нашем имении, которое враг будет опустошать igne et ferro.<Огнем и мечом (лат.).>
Воевода молчал.
Весьма странным способом воодушевлял своих солдат этот военачальник.
- Король всему виною! - кричало все больше голосов.
- А вы помните историю Яна Ольбрахта <польский король в 1492 - 1501 годах. Шляхетское общественное мнение обвиняло короля в гибели
значительной части шляхетского посполитого рушения во время похода в Молдавию в 1497 году, что нашло отражение в приводимой в тексте
поговорке.>? - спросил воевода.
- “При короле Ольбрахте погибла вся шляхта!” Измена, братья!
- Король, король изменник! - крикнул чей-то смелый голос.
Воевода молчал.
Но тут Острожка, стоявший рядом с ним, захлопал себя по ляжкам и так пронзительно запел петухом, что все взоры обратились на него.
- Братья шляхтичи, голубчики! Послушайте мою загадку!
Шляхтичи, переменчивые, как погода в марте, мгновенно забыли о своем негодовании; сгорая от любопытства, они хотели теперь одного -
поскорее услышать новую остроту шута.
- Слушаем! Слушаем! - раздались голоса.
Шут, как обезьяна, заморгал глазами и стал читать пискливым голосом:
Получил он от брата жену и венец,
Только тут же пришел нашей славе конец.
Он подканцлера выгнал и нынче, ей-ей,
Сам подканцлером стал при... супруге своей
- Король, король! Клянусь богом, Ян Казимир! - раздались голоса со всех сторон.
И толпа разразилась громовым хохотом.
- А чтоб его, как здорово сочинил! - кричала шляхта.
Воевода смеялся вместе со всеми; но когда толпа поутихла, сказал глубокомысленно:
- И за такое дело мы должны теперь кровь проливать, сложить свои головы!.. Вот до чего дошло! На тебе, шут, дукат за добрую загадку!
- Кшиштофек! Кших, дорогой мой! - ответил Острожка. - Почему ты нападаешь на других за то, что они держат скоморохов, а сам не только
держишь меня, но еще и за загадки приплачиваешь? Дай же мне еще дукат, я загадаю тебе другую загадку.
- Такую же хорошую?
- Только подлинней. Дай сперва дукат.
- Бери!
Шут снова захлопал руками, как крыльями, снова запел петухом и крикнул:
- Братья шляхтичи, послушайте, кто это такой:
Катоном он прослыл, оружьем взял сатиру,
Не саблю, а перо он предпочел и лиру;
Но обошел король сатирика чинами,
И освистал Катон Retpublicat <Республику (лат.) - то есть Речь Посполитую.>
стихами.
Любил бы саблю он, и были б меньше беды,
Сатир его пустых не побоятся шведы.
Да он бы сам небось охотно им продался,
Как пан, чей важный чин он получить старался.
Все присутствующие тотчас отгадали и эту загадку. Два-три сдавленных смешка раздались в толпе, после чего воцарилось глубокое молчание.
Воевода побагровел и совсем смешался, ибо все взоры были устремлены на него, а шут все поглядывал на шляхтичей, а потом спросил:
- Так как же, дорогие мои, никто из вас не может отгадать, кто это такой?
Немое молчание было ответом, тогда Острожка с пренахальным видом обратился к воеводе:
- Неужто и ты, Кших, не знаешь, о каком бездельнике был тут разговор? Не знаешь? Тогда плати дукат!
- Бери! - ответил воевода.
- Бог тебя вознаградит!.. Скажи, Кших, а ты не старался получить подканцлерство после бегства Радзеёвского?
- Не время шутки шутить! - отрезал Кшиштоф Опалинский.
И, сняв шапку, поклонился шляхте:
- Будьте здоровы! Мне пора на военный совет.
- Ты, Кших, хотел сказать: на семейный совет, - поправил его Острожка. - Вы ведь там все родичи, и совет будете держать о том, как бы дать
отсюда тягу. - После этого он повернулся к шляхте и, сняв шапку, поклонился, точь-в-точь как воевода: - А вам, - сказал он, - только этого и
надо!
И они ушли вдвоем, но не успели сделать и двух десятков шагов, как поднялся оглушительный хохот; он звучал в ушах воеводы до тех пор, пока
не потонул в общем шуме стана.
Военный совет и впрямь состоялся, и председательствовал на нем воевода познанский. Это был небывалый совет! В нем принимали участие одни
только вельможи, не знавшие военного дела. Они были великопольскими магнатами и не следовали, да и не могли следовать примеру литовских или
украинских “самовластителей”, которые, как саламандры, жили в непрестанном огне.
Там что ни воевода или каштелян, то был военачальник, у которого никогда не пропадали на теле красные следы от кольчуги, который молодость
проводил на востоке, в степях и лесах, в станах и лагерях, среди битв, засад и преследований.