«Не зря все-таки я в универе учился!» – подумал Духарев.
– А мы раньше тож у моря жили! – заявил Мыш.– Ну, не я то есть, а батька наш. Слышь, Серегей, а ты про витязей истории знаешь?
– Знаю,– кивнул Духарев.
– Расскажи!
– Не сейчас, вечером,– сказал Серега.
Слада встала и начала убирать со стола. На Сергея она по-прежнему старалась не смотреть, но сейчас это его уже не огорчало. Теперь-то он знал, как растопить лед.
из торговой дружины или даже сам купец, обиженный тем, что его ставленника вываляли в пыли. Эти ребятки бились совсем по-другому, но и их было заваливать не так уж трудно. Привычка к оружию делала их ущербными к рукопашной. Некоторые даже настаивали, чтобы им разрешили пользоваться дубинкой или шестом. Дескать, это ж не меч, а так, пустяковина. Вот в том же Новгороде, когда концы стенка на стенку идут, дубинка или там кистень деревянный не возбраняются. Новгородец Сычок готов был пойти на уступки, но Духарев был тверд. Никаких предметов. И установка себя оправдывала. За все это время Серега не только ни одной травмы не получил, но и даже мало-мальски сильного удара не пропустил. Главное – не дать себя схватить. Какой-нибудь кожемяка с пальцами, как клещи, запросто мог кусок мяса из бока вырвать.
Дела шли хорошо. Бочонок в семейном подполе понемногу наполнялся серебришком. Слада ходила торговать в свою лавочку в самоцветных бусах, которые стоили дороже всех трав и зелий в лавочке, вместе взятых.
Серега бы и золотом Мышову сестренку украсил, но Мыш отсоветовал. Не по званию ей золото носить.
Вследствие ли бус или еще по какой причине, но у Слады вдруг объявился жених. И не кто-нибудь, а старый приятель Сереги Трещок. Причем с девушкой Гораздов подручник даже разговаривать не стал, а заявился к «старшему в роду», то есть Духареву.
Наслышанный о Серегиных вкусах, Трещок приволок бочонок, который они на пару с Духаревым в процессе разговора и приговорили. Набравшийся Трещок, у которого и по трезвяни язык был, что помело, бесхитростно выложил свои расчеты. Рассчитывал же он взять с родичей Слады хорошее приданое, поскольку «сами ж видите; девка что ни лицом, ни телом не вышла», а он, Трещок,– мужчина видный. Может, и родит от него девка что-нибудь приличное. Тут Трещок самодовольно погладил бороду и приосанился. У Сереги появилось большое желание взять «видного мужчину» за бороденку и выкинуть за ворота. Но Духарев сдержался, решил дальше послушать. И очень скоро узнал, что внешность да худородность невесты жениха, конечно, смущают, но он готов с этим смириться, поскольку работница Слада не ленивая, да и лекарка. А для мужских утех и рожания крепких отпрысков у Трещка ведомая, то бишь главная жена имеется. Так что пусть Серегей не думает, что Трещок такой глупый. Ну, сколько Духарев отстегнет, чтобы с ним, Трещком, правильным купецким пацаном, породниться?
Наивная самоуверенность Трещка обескураживала. Духарев даже слегка растерялся. Трещок продолжал трещать, а Серега думал, как бы его, убогого, выставить, не зашибив.
Надумал.
– Значит,– произнес он,– ты думаешь, что мне с тобой породниться – честь?
– А то! – гордо подтвердил Трещок.
– А я думаю: это тебе со мной породниться – великая честь!
– Чаво? – от удивления Трещок даже протрезвел немного.
– Того! – отрезал Духарев.– Приданого я не дам. Хочешь Сладу в жены взять да мне родичем стать – плати пятьдесят гривен. Тогда бери.
Дар речи Трещок сумел восстановить только через пару минут. Наверное, это был рекорд молчания для бодрствующего Трещка.
– Ты это… ума лишился? – тихо спросил Гораздов подручный.
Серега пожал плечами:
– Я сказал – ты слышал.
– Ага… Слышал.
Трещок подобрал с лавки шапку, поглядел на Духарева с жалостью, как на душевнобольного:
– Бывай здоров, Серегей!
И ушел.
– Эх ты! – в сердцах бросил Духареву Мыш, который подслушивал под окном.– Зачем справного жениха прогнал? Кто ж ее, непригожу да безродну, теперя замуж возьмет?
– Я,– сказал Сергей.
Глава девятнадцатая, в которой Сереге Духареву неоднократно предлагается связать себя брачными узами, Чифаня приобретает транспортное средство, а в заключение ставится под сомнение славянское происхождение Духарева
– Я,– еще раз, спокойнее, повторил Духарев.– Или вашим законом это не дозволено?
– По Правде? Нет, по Правде можно. Токо глупо это.
– Почему – глупо?
– Смыслу нет,– Мыш поглядел на названого брата снизу вверх, но – покровительственно.– Ты ж так и так наш родич. Вот ежели бы она была не сестра, а жена моя, а меня убили,– тогда ты б ее взял. По чести. А так – чего? Хошь жениться? – Мыш оживился.– Так я те вмиг невесту найду! Хошь – из Чифаниных сестер кого сговорим? Любиму ты по сердцу. Ну, по рукам?
– Ты лучше заткнись, Мыш,– тоскливо проговорил Духарев.– А то ведь не удержусь, врежу тебе пониже спины!
– Нет, ну ты дурной, что ли? – Мыш постучал себя по лбу.– Ну на что тебе на Сладке жениться?
– По-твоему, я хуже этого рыжего хвастуна? – набычился Духарев.
– Не, не хуже!
– Так в чем же дело? Или она – не твоя сестра?
– Сестра,– согласился Мыш.– Но ты-то – мой побратим!
Заявлено было так, словно этим все сказано.
– Все! – отрезал Серега.– Я решил. А ты… В общем. Сладе пока не говори,– заключил он.– Сам скажу, когда… когда… В общем, когда надо будет.
– Нет, правду сказал Трещок: ты точно ума лишился! – объявил Мыш.– Или его у тя и не было, ума-то? – и отскочил раньше, чем Духарев вознамерился отвесить ему подзатыльник.
Чифаня купил коня. Верхового. За две гривны. Просто так. Это считалось роскошью. Купить коня не для рабочей надобности, а для удовольствия. Конечно, собственные лошади были у многих. У огнищан. У купцов. У гридней. Хотя гридни коней покупали редко. Брали жеребенка подходящих кровей и приучали. К себе, к бою. К такому коню чужому человеку и подойти было рискованно: забьет.