- Смотри, начальство тебя за самоуправство не похвалит! Это что еще за мода такая христиан веревками вязать! За это отвечать придется!
-Ну, ты у меня еще побалуй! - сердито сказал ямщик непонятно кому: мне или лошади.
-Чего там, Еремей? - послышался чей-то далекий басок. - Никак, варнак бунтует?
-Да не варнак он, по речи видать - благородие, - неуверенно откликнулся мой возница. Связываться с неведомым «начальством» ему, как и любому русскому человеку, было боязно. Мужик замолчал, подумал пару минут, после чего послышалось мощное: «Тпру-уу», и тряска прекратилась. Я услышал, как он спрыгнул на землю и куда-то пошел: видимо, совещаться с товарищем. Минут через пять стало слышно, как мужик возвращается не один. Он шел, с кем-то тихо переговариваясь.
Около подводы крестьяне замолчали, и я слышал только их осторожное дыхание. Молчание затянулось, и прервал его после долгой паузы второй участник пленения:
-А ты, добрый человек, кто такой будешь? - спросил меня молодой, взволнованный голос.
-Человеком я буду, - ответил я, - а вы, разбойники, меня схватили и, поди, хотите ограбить.
-Не, ваше степенство, - уверил парень, - мы по крестьянству. - Он подумал и, видимо, решил перестраховаться: - А ты какой веры будешь, нашей али не нашей?
-Нашей, вашей, - ответил я, хотя и был записан в паспорте лютеранином. - Вы бы меня, братцы, развязали, а то тело затекло.
-Значит, ты не черт? - опять спросил молодой.
-Какой я тебе черт, - сердито сказал я. - Развяжите, перекрещусь.
-А откуда у стога упал? - с сомнением в голосе спросил мой ямщик.
-С воздушного шара, - брякнул я первое, что пришло в голову.
-Это как же? - хором изумились мужики.
-Вы что, такие темные, что не знаете, как люди на воздушных шарах летают?
-Оно, конечно, слыхали, как не слыхать, мы, чай, не темнота какая. Только люди всякое болтают, наш поп говорил, что летать по небеси, как ангелу, не по-хрестьянски. Да и оченно нам это сомнительно, как так можно по воздуху лететь, - проговорил мой возница.
-Чего сомнительного, будете в Москве, сходите на Ходынское поле, там каждый праздник на шарах летают.
-Так то в Москве, а мы вона где!
-Меня сюда ветром занесло…
-Так нету ветра же, - опять подал басок въедливый парень.
-Это снизу нету, а сверху есть. Поглядите, как облака бегут, - терпеливо объяснил я, боясь, что мужики окончательно запутаются и побоятся меня освободить.
Не знаю, глядели ли мужики в темное, закрытое низкими облаками небо, но мои доводы их начали убеждать.
-А кто отвезет меня на станцию, тот на водку получит, - внес я элемент материальной заинтересованности в наши налаживающиеся отношения.
Мужики отошли в сторонку и долго совещались. Потом вернулись и подняли меня со дна телеги. Я огляделся, снега на земле еще не было, и в осенней, густой темноте лица людей были почти неразличимы.
Я вел себя нарочито спокойно, не дергался и терпеливо ждал, пока с меня снимут путы.
-Ты уж, ваше степенство, на нас не серчай, - сказал мой ездовой. - Мы люди темные, увидели, что ты с неба упал, испужались, думали - нечистый.
Меня развязали, я попробовал вылезти из телеги, размять затекшие ноги, но тело так занемело, что меня повело, и пришлось остаться сидеть на сене.
-До деревни далеко ли? - спросил я хозяина своей повозки. Ехать ночью на железнодорожную станцию не было никакого смысла, это резоннее сделать утром.
-У нас село, - не без гордости ответил он, - а далеко ли, не скажу, может верста, а может, и боле.
-Звать-то тебя как?
-Еремеем кличут.
-Переночевать в селе место найдется?
-А чего ему не найтись, хоть у меня ночуй, если не побрезгуешь. Сам-то, из каких будешь, не учитель ли?
-Скорее врач, то есть доктор.
-Это дело хорошее, у нас на земстве тожеть дохтур есть. Оченно важный, осанистый дажеть.
-Лечит хорошо? - поинтересовался я, чтобы поддержать разговор.
-Это само собой, премного мы ими довольны.
Мужики разошлись по своим телегам, и мы тронулись.
-А что же ты сено не везешь? - спросил я, разглядев, как тяжело нагружена другая телега.
-Так мы ж тебя споймали, как ты упал, вот и еду порожним.
-А почему вы так поздно за сеном поехали? В такую темень?
-Днем-то, слышь, молотили.
Мы замолчали. Телега поскрипывала осями и стучала железными шинами по разъезженной, мерзлой дороге. Лошадь, прибавляя шаг, спешила в теплую конюшню. Запахло печным дымом и конским потом.
-До Москвы от вас далеко? - спросил я, нарушая молчание.
-Далече, - ответил Еремей, - ежели пешком, то и за день едва дойдешь.
-А на поезде? Ну, на паровозе?
-Это на машине-то, что ли? - уточнил он.
-Ну, да, на машине, - подтвердил я, вспомнив, что до массового появления автомобилей так называли паровозы.
-На машине-то, какой разговор, враз домчит. А тебе, барин, не страшно было на шару-то летать?
-Страшно.
-Вот я и кумекаю, что ни в жисть бы не полетел, боязно.
-Ну, а за сто рублей полетел бы? - поинтересовался я.
-За сто полетел бы, - подумав и взвесив, ответил Еремей. - Все от Бога, коли не попустит, так и не убьешься. Эх, грехи наши тяжкие, - непонятно по какому поводу промолвил мужик и перекрестился. - Так дохтур, говоришь?
-Доктор, - подтвердил я.
-А я слышу, вроде речь у тебя не мужицкая, а барская, вот тебе, думаю, и споймали варнака.
Постепенно наш неспешный разговор «закольцевался» и пошел по кругу. Мне надоело слушать и говорить одно и то же. Село все не показывалось.
-Скоро доедем? - поинтересовался я. И километр, и два мы давно проехали.
-Так уже, почитай, доехали. Вон и церква наша видна.
Я вгляделся в кромешную темень и различил что-то еще более темное, вероятно, церковь. Мужик остановил лошадь и перекрестился. Я, чтобы не вызывать подозрений, последовал его примеру, что возница тут же отметил:
-А я-то, думаю, ты вот давеча сказал, что православный, а сам не крестишься… А вот и моя изба, - показал он куда-то в сторону кнутовищем.
Мы проехали еще метров двести, и лошадь остановилась возле худых, щелястых ворот.