Известно вам это? Выпейте еще винца. Что вы хотите услышать от Макрейта? Возможно, я могу сказать?
Дьюкейн торопливо соображал. Стоит ли? Профессиональный расчет, подкрепленный, возможно, естественным чувством вины, крепнущим понемногу в его размягченных упоением нервах, подсказывал — да. Придав своему лицу надлежащую строгость для острастки собеседницы, он проговорил:
— Миссис Макрейт, ваш муж шантажировал мистера Радичи.
В глазах Джуди Макрейт не оставалось ничего от взора жрицы. Она смотрела на Дьюкейна цепко, но доверчиво. Так смотрят на старого друга, который принес дурные вести. Помедлив, она сказала:
— Он, видимо, потеряет работу?
— Сколько Радичи платил ему за молчание? — спросил Дьюкейн.
Он удерживал ее холодным, почти циничным взглядом, а между тем, как казалось ему впоследствии, по накалу страсти эти вопросы и ответы не уступали шквалу эмоций, что только что предшествовал им.
— Не знаю. Немного. Питер не из таких, кто мыслит по-крупному. С детства пробавлялся тем, чем пичкают газеты.
Дьюкейн тяжело вздохнул и снова встал.
Пока он мысленно формулировал следующий вопрос, на лестнице послышались шаги. Оба как по команде повернулись друг к другу. Она сказала, понизив голос:
— Ну вот, пришел. Мы еще вами встретимся, мистер Сладкин, обязательно.
Дверь отворилась, и вошел Макрейт.
Первоначальный план Дьюкейна застать Макрейта врасплох сработал безотказно. Макрейт застыл на пороге точно вкопанный, разинув свой пунцовый рот и тараща на Дьюкейна глаза. Потом вороватая тень тревоги смяла его черты, и он неуклюжим и неистовым движением подался в сторону жены.
— Добрый вечер, Макрейт, — безмятежно уронил Дьюкейн.
Сейчас он был собран и хладнокровен.
— Ладно, я пошла в паб, — сказала Джуди Макрейт.
Она взяла с дивана сумочку и направилась к двери.
Так как Макрейт, опять уставясь на Дьюкейна, не тронулся с места, она оттолкнула его с дороги. Он шумно захлопнул за нею дверь пинком ноги.
— Извините за непрошеный визит, — сказал Дьюкейн. — Как выяснилось, у меня остались к вам вопросы.
— Ну?
В атмосфере нарастало опасное ощущение равенства. Макрейт еще таил в себе неизрасходованную ярость, предназначавшуюся его жене. Надо брать его наскоком, мелькнуло в сознании Дьюкейна. Он произнес:
— Макрейт, вы шантажировали Радичи.
— Это жена вам сказала?
— Нет. Это явствует из бумаг, обнаруженных у Радичи. За шантаж, как вам известно, полагается весьма суровая кара.
— Не было никакого шантажа.
Макрейт прислонился спиной к двери.
— Ну, скажем так — Радичи положил вам вознаграждение за то, что вы держали язык за зубами. Откровенно говоря, Макрейт, вы для меня не представляете интереса, и, если сейчас изложите мне всю правду от и до, я постараюсь избавить вас от наказания. Если нет, вами займется правосудие.
— Не понимаю, — сказал Макрейт. — Я ничего худого не делал.
— Полно, полно! Мы доподлинно знаем, что вы вымогали у Радичи деньги. Вам, очевидно, не приходило в голову задаться вопросом, не вы ли отчасти повинны в его кончине?
— Я? — Макрейт шагнул вперед и ухватился за спинку дивана. Он успел собраться с мыслями и, раздувая щеки, напустил на себя вид незаслуженно оскорбленной добродетели. — Со мной он горя не знал! Я не причинял ему беспокойства. Он мне нравился! Мы ладили между собой!
— К сожалению, я вам не верю, — сказал Дьюкейн. — А теперь я вот что хочу знать…
— Никакой это был не шантаж, — сказал Макрейт, — и вам это не доказать. Если мистер Радичи давал мне деньги, так за то, что я делал! Насчет меня он нисколько не тревожился, не могло это случиться из-за меня, хотите — спросите мистера Биранна, он скажет, как и что там было, на квартире у мистера Радичи.
Если мистер Радичи давал мне деньги, так за то, что я делал! Насчет меня он нисколько не тревожился, не могло это случиться из-за меня, хотите — спросите мистера Биранна, он скажет, как и что там было, на квартире у мистера Радичи. Никогда я мистеру Радичи ничем не угрожал, вы не докажете, что это был шантаж, то есть никакого шантажа и не было, я человеку просто пришелся по душе, короче, полюбился, — ну, он и не скупился, когда платил мне, вот и все.
Дьюкейн отступил назад. Мозг его лихорадочно работал, силясь не упустить и усвоить то, что ему подбросили так внезапно. Он сумел не перемениться в лице. Как ни в чем не бывало, сказал:
— У мисера Биранна. Да, естественно. Он ведь часто там бывал.
— А то! И он расскажет, как все было между мной и мистером Радичи. Это я-то шантажист! Да я мухи в жизни не обидел! Я…
Макрейт продолжал возмущаться.
Так, значит, Биранн солгал насчет своих отношений с Радичи, думал Дьюкейн. Почему, почему? Зачем?
Глава четырнадцатая
Три женщины шли не спеша вдоль кромки воды. Морская гладь светилась лучезарной, ясной голубизной, осыпанной мерцающими драгоценными переливчатыми блестками и отделенной тонкой темно-синей чертой от белесой голубизны пустого неба, в котором, кажется, взгляд в такой день может тонуть без конца и края. С утра на пляже наблюдались местные, но ближе к полуденному глухому часу их не стало. Чуть отступя от берега видно было, как по бровке зеленого открытого склона, точно фигурка на заднем плане полотна Учелло, катается на своем новом пони Барбара.
На фоне бледно-голубого света фигуры женщин в окружении пустынного ландшафта приобретали монументальность. Они двигались вереницей, лениво, не торопясь; впереди — Пола в прямом хлопковом желтом балахоне, за нею — Мэри в белом платье, усеянном синенькими маргаритками, и наконец — Кейт в платье с тропическими цветами по лиловому с багряным отливом полю. Кейт, обутая в полотняные туфли, шлепала прямо по воде. При отливе у самого берега обнажалась узкая песчаная полоска, и Кейт шла, ступая по песку. Другие двое шагали чуть выше, по гряде розоватой и белой гальки.
Пола шла, вертя на своем тонком пальце обручальное кольцо. Ее не раз подмывало швырнуть кольцо в море, но из чувства, близкого к суеверию, на это не хватало духу. Она ломала голову, спрашивая себя, как ей быть. Только что прибыла открытка от Эрика, отправленная из Сингапура. Нечто зловещее, сковывая волю, чудилось ей в неотвратимом продвижении ее бывшего возлюбленного по земному шару. Первой ее реакцией был откровенный ужас. С другой стороны, для нее, возможно, речь в данном случае шла об очевидном долге, и в свете слова «долг» Пола вновь обрела способность рассуждать. Что, если только ее радением можно исцелить душу Эрика, раненную и изуродованную по ее вине? В конце концов, совсем не обязательно выходить за Эрика замуж или опять становиться его любовницей, как ей, неизвестно почему, казалось в минуты первого потрясения. Единственное, что требуется, — это решимость встретиться с ним и все обсудить, здраво, доброжелательно и, если надо, не один раз. Он тогда слишком быстро уехал, а она — слишком малодушно обрадовалась этому. В сущности, она так и не разобралась в той ситуации, не попробовала ее осмыслить; избавилась — и с плеч долой! Может быть, если попробовать теперь и помочь в этом Эрику, она принесет им обоим какую-то пользу, хотя какую именно — она понятия не имела. Сама идея встречи с Эриком была столь мучительна, что мозг отказывался разрабатывать эту тему.
Я так и не поняла тогда, что происходит, размышляла Пола. Голова попросту отключилась — все было слишком омерзительно. Кстати, ни разу не потрудилась задуматься, каково приходится Ричарду. Иначе, возможно, попыталась бы удержать его. Но мне было до того противно — из-за самой себя, из-за всей этой каши, — что я дала Ричарду уйти, лишь бы меня оставили в покое.