«Крыша» необъятного колпака возвышалась над дном котловины не более чем метров на пятьдесят. Видимо, это и была Желтая Фабрика, о которой предупреждали надписи на указателях. Кондратьев сел на траву, сложил руки на коленях и стал смотреть в колпак.
Солнце зашло, по серым склонам котловины запрыгали разноцветные отсветы. Очень скоро Кондратьев заметил, что в бушующей адской кухне хаос царит не безраздельно. В дыму и огне то и дело возникали какие-то правильные четкие тени, то неподвижные, то стремительно двигающиеся. Разглядеть их как следует было очень трудно, но один раз дым вдруг рассеялся на несколько мгновений, и Кондратьев увидел довольно отчетливо сложную машину, похожую на паука-сенокосца. Машина подпрыгивала на месте, словно пыталась выдернуть ноги из вязкой огненной массы, или месила своими длинными блестящими сочленениями эту кипящую массу. Затем что-то вспыхнуло под нею, и она опять заволоклась облаками оранжевого дыма.
Над головой Кондратьева с фырканьем прошел небольшой вертолет. Кондратьев поднял глаза и проводил его взглядом. Вертолет полетел над колпаком, затем вдруг вильнул в сторону и камнем рухнул вниз. Кондратьев ахнул, но вертолет уже стоял на «крыше» колпака. Казалось, он просто неподвижно повис над языками пламени. Из вертолета вышел крошечный черный человечек, нагнулся, упираясь руками в колени, и стал смотреть в ад.
– Скажи, что я вернусь завтра утром! – крикнул кто-то за спиной Кондратьева.
Штурман обернулся. Невдалеке, утопая в пышных кустах сирени, стояли два аккуратных одноэтажных домика с большими освещенными окнами. Окна до половины были скрыты в кустарнике, и качающиеся под ветерком ветки выделялись на фоне ярких голубых прямоугольников тонкими ажурными силуэтами. Послышались чьи-то шаги. Затем шаги на секунду остановились, тот же голос крикнул:
– И попроси маму, чтобы она сообщила Ахмету!
Окна в одном из домиков погасли. Из другого домика доносились звуки какой-то грустной мелодии. В траве стрекотали кузнечики, слышалось сонное чириканье птиц. «Во всяком случае, на этой фабрике мне делать нечего», – подумал Кондратьев.
Он встал и отправился назад. Несколько минут он путался в кустарниках, отыскивая дорогу, затем отыскал и зашагал между соснами. Дорога смутно белела под звездами. Еще через несколько минут Кондратьев увидел впереди голубоватый свет, газосветные лампы столба с указателем и почти бегом сошел к самодвижущейся дороге. Дорога была пуста.
Кондратьев, прыгая, как заяц, и вскрикивая: «Гоп! Гоп!» – перебежал на полосу, движущуюся в направлении города. Ленты неярко светились под ногами, слева и справа уносились назад темные массы кустов и деревьев. Далеко впереди горело в небе голубоватое зарево – там был город. Кондратьев вдруг ощутил зверский голод.
Он сошел у веранды со столиками, той самой, возле которой стоял указатель: «Желтая Фабрика – 1 км». На веранде было светло, шумно и вкусно пахло; все столики были заняты. «Здесь, пожалуй, поужинаешь», – разочарованно подумал Кондратьев, но все-таки поднялся по ступенькам и остановился на пороге. Праправнуки пили, ели, смеялись, разговаривали, орали и даже пели.
Кондратьева потянул за рукав какой-то голенастый праправнук с ближайшего столика.
– Садитесь, садитесь, товарищ, – сказал он, поднимаясь.
– Спасибо, – пробормотал Кондратьев. – А как же вы?
– Ничего! Я уже поел, и вообще не беспокойтесь.
Кондратьев неловко уселся, положив руки на колени. Его визави – огромный темнолицый мужчина, поедавший что-то аппетитное из глубокой тарелки, – вскинул на него глаза и невнятно спросил:
– Ну что там? Тянут?
– Что – тянут? – спросил Кондратьев.
Его визави – огромный темнолицый мужчина, поедавший что-то аппетитное из глубокой тарелки, – вскинул на него глаза и невнятно спросил:
– Ну что там? Тянут?
– Что – тянут? – спросил Кондратьев.
Все за столиком глядели на него.
Темнолицый, перекосив лицо, глотнул и сказал:
– Вы из Аньюдина?
– Нет, – сказал Кондратьев.
Коренастый юноша, сидевший слева, радостно сказал:
– А я знаю, кто вы! Вы штурман Кондратьев с «Таймыра»!
Все оживились. Темнолицый сейчас же поднял правую руку ладонью вверх и представился:
– Москвичев. Иоанн. Ныне Иван.
Молодая женщина, сидевшая справа, сказала:
– Завадская. Елена Владимировна.
Коренастый юноша, двигая ногами под столом, сказал:
– Басевич. Метеоролог. Саша.
Маленькая беленькая девочка, втиснутая между метеорологом и Иоанном Москвичевым, весело пискнула, что она Марина.
Экс-штурман Кондратьев привстал и поклонился.
– Я вас тоже не сразу узнал, – объявил темнолицый Москвичев. – Вы здорово поправились. А мы вот здесь сидим и ждем. Остается только сидеть и поедать сациви. Сегодня днем нам предложили двенадцать мест на продовольственном танкере, – думали, что мы не согласимся. Мы сдуру начали бросать жребий, а в это время на танкер погрузилась группа из Воркуты. Главное – здоровенные ребята! На двенадцать мест еле втиснулись десять человек, а остальные пятеро остались здесь, – он неожиданно захохотал, – сидят и кушают сациви!.. Кстати, а не съесть ли еще порцию? А вы уже ужинали?
– Нет, – сказал Кондратьев.
Москвичев вылез из-за стола.
– Тогда я и вам сейчас принесу.
– Пожалуйста, – сказал Кондратьев благодарно.
Иван Москвичев удалился, протискиваясь между столиками.
– Выпейте вина, – сказала Завадская, пододвигая Кондратьеву свой стакан.
– Спасибо, не пью, – механически сказал Кондратьев. Но тут он вспомнил, что он больше не звездолетчик и звездолетчиком никогда уже не будет. – Простите. С удовольствием.
Вино было ароматное, легкое, вкусное. «Нектар, – подумал Кондратьев. – Боги пьют нектар. И едят сациви. Давно я не пробовал сациви…»
– Вы летите с нами? – пропищала Марина.
– Не знаю, – сказал Кондратьев. – Может быть. А куда?
Праправнуки переглянулись.
– Мы летим на Венеру, – сказал Саша. – Понимаете, Москвичеву приспичило превратить Венеру во вторую Землю.
Кондратьев поставил стакан.
– Венеру? – спросил он недоверчиво. Он-то хорошо помнил, что такое Венера. – А ваш Москвичев был когда-нибудь на Венере?
– Он там работает, – сказала Завадская, – но это не важно. Важно, что он не обеспечил планетолеты. Мы ждем уже три дня.
Кондратьев вспомнил, как он тридцать три дня крутился вокруг Венеры на планетолете первого класса, не решаясь высадиться.