Правда, для этого мне потребовалось познать насилие со стороны мужчин, а порой и кнут. Я научилась жить и чувствовать по-настоящему, поняла, кто я такая и какова истинная цель моей жизни. Любовь и служение — вот ради чего я существую. Я подлинная рабыня для наслаждений и счастлива всякой возможности покоряться всевластному господину.
— Хватит! — отрезал я и повернулся, чтобы раздвинуть шторы.
— Неужели мой танец не заинтересовал господина?
Я снова обернулся и взглянул на нее. Элисон по-прежнему стояла на коленях рядом со стеной, притянутая к кольцу веревкой. И тут до моего слуха донеслось легкое позвякивание колокольчиков, и взгляд скользнул по варварским браслетам и тоненькой цепочке, на которой дрожала слезинка жемчужины.
— Ты танцевала хорошо, — ответил я, сжав кулаки.
— В таком случае, я прошу тебя воспользоваться мной, господин. Я знаю, что не имею права ни о чем просить. И все же униженно умоляю тебя об этом! Умоляю не пренебрегать мною! Ты ведь можешь оказать снисхождение жалкой, связанной невольнице…
Я молчал.
— Я сделаю все, чтобы оказаться достойной твоего снисхождения, — добавила она.
Присев на пол позади Элисон, я обхватил ее руками. Рабыня задрожала, вжавшись в стену.
— Что именно ты сделаешь? — спросил я.
— Отдам тебе себя — целиком. Буду служить со всей сладостью покорной рабыни.
Я не ответил.
— Ты не пожалеешь, господин.
Освободив ее шею и запястья от веревки, я обнял девушку сильнее.
— Элисон будет старательно ублажать господина, — прошептала она, нежно целуя меня, а потом совсем тихо шепнула мне на ухо: — Мы, женщины с Земли, — прирожденные рабыни.
— Прекрати, — прохрипел я.
— Суди по мне, господин.
Повалив Элисон на меха, я покрыл поцелуями ее тело. Девушка тяжело задышала, потом начала постанывать и извиваться в моих руках.
— Разве я не истинная рабыня? — спросила она задыхающимся голосом.
— Да, — согласился я, — так оно и есть.
Ошибиться в характере ее движений было невозможно, они явственно выдавали в ней рабыню от природы. Как раз это меня и беспокоило.
Элисон легла на спину. Я окинул ее взглядом.
— О чем ты думаешь? — спросила Элисон.
— Думаю, что земные мужчины, увидев такую, как ты, были бы вне себя от восторга.
— Мы всегда ждем наших господ, — промолвила она с улыбкой.
Я прислушался к звукам музыки и шуму таверны, доносившимся из-за занавеса. Любой, кто уводил девушку в альков, имел право пользоваться ею, как и сколько пожелает. Она принадлежит клиенту до тех пор, пока тот не сочтет нужным вновь раздвинуть занавески. Ну а после закрытия таверны хозяин, проводив посетителей, привязывает девушку к кольцу или запирает в конуре.
— Думаешь, быть рабыней ужасно? — спросила Элисон.
— Ничего я такого не думаю.
— Тогда ты понимаешь, что для природной рабыни допустимо стремление удовлетворять свои природные, естественные потребности?
— Понимаю, — ответил я.
— И уж конечно, господину не зазорно пойти навстречу ее желаниям. Разумеется, он ничего ей не должен, но может по доброте своей снизойти до нее.
— Это уж как ему заблагорассудится, — сказал я.
— Разумеется, — торопливо подтвердила Элисон, — ведь рабыня ни на что не имеет права.
— Но из того, что ты, Элисон, являешься прирожденной рабыней, отнюдь не следует, будто все земные женщины таковы.
— Все девушки, что были скованы со мной одной цепью, оказались таковыми.
— Это ничего не доказывает.
— Полагаешь, в нашей партии по чистой случайности собрались редкие, необычные особы?
— Не знаю, — ответил я, пожав плечами.
— Все мы были самыми обыкновенными земными женщинами, — заявила танцовщица.
— Может быть, так, а может быть, и нет.
Элисон улыбнулась.
— Ты давно поняла свою рабскую природу? — спросил я.
— Давно, — ответила она, — можно сказать, еще девочкой. В фантазиях я воображала себя игрушкой в постели сурового господина, но думала, что это извращение, предаваться которому можно только втайне. Но потом меня доставили на эту планету. Здесь я открыто ношу ошейник и, не таясь, преклоняю колени перед моими хозяевами.
— Что верно, то верно, — сказал я.
— Разве господин недоволен этим?
— Ничуть. Мне даже нравятся твои причуды. Они делают тебя идеальной рабыней для наслаждений.
— Но ты не хотел бы, чтобы все женщины были похожи на меня?
— Нет, этого бы я не хотел.
— А что, если бы такими оказались все?
Я взглянул на нее сердито.
— А может быть, — высказала догадку Элисон, — ты хочешь, чтобы только одна девушка походила на меня?
— Нет, — отрезал я.
— Ну, а если бы она все-таки была именно такой?
Я закрыл глаза. Мысль о мисс Беверли Хендерсон в качестве рабыни для наслаждений будила во мне, надо признаться, невообразимые эротические фантазии. С трудом взяв себя в руки, я выбросил Беверли из головы. О подобных вещах мне не следовало даже думать.
— Не отказывай женщине в том, чего требует ее природа! — сказала Элисон.
— На колени перед плетью! — взревел я, и девушка, дрожа от страха, пала ниц, зарывшись лицом в мех и сложив запястья крест-накрест, как будто они были связаны. Я возвышался над ней с плетью в руке.
Плеть взвилась… и была сердито отброшена мною в сторону. Я присел и, взяв Элисон за волосы, приподнял ее голову. Она тянулась ко мне губами, но я удерживал ее на расстоянии и разрешил прикоснуться к себе, лишь когда ее глаза наполнились слезами.
— Спасибо, господин, — прошептала девушка.
Ну что ж, в конце концов, она была истинной рабыней, и я позволил ей услужить мне.
— Мне пора уходить, — сказал я.
— Господин разыскивает какую-то определенную рабыню, верно? — спросила она.
— Может быть, — ответил я.