Может, такая несправедливость судьбы кого-нибудь и угнетала, но не Кориолана,
поскольку у него не только на лице было написано, что он гордый, храбрый и честолюбивый малый, но это и соответствовало действительности, даже
если кто-то, поневоле введенный в заблуждение, и принимал эти достоинства за бездумность, упрямство и спесь. Во всяком случае, это был мой друг,
мой лучший друг, а после женитьбы - мой единственный друг, поскольку наши с Лоранс взгляды на дружбу не совпадали.
- Куда едем? - спросил он, вытянувшись на переднем сиденье с довольным видом, который у него был всегда, когда он смотрел на меня, и я
почувствовал к нему прилив благодарности. Более верного, внимательного товарища трудно себе представить; краем глаза я отметил, как он был одет,
- значит, снова денежные дела идут из рук вон плохо; но от Лоранс он бы не взял ни одного су, а у меня" последние семь лет других денег не
водилось.
- Надо обязательно вырвать деньги у Ни-гроша, - сказал я как можно убедительнее. - Повсюду играют "Ливни", а он заявляет, что SACEM
<Общество драматургов, композиторов и издателей музыкальных произведений> ему ничего не выплатило.
- Вот ворюга! - благодушно изрек Кориолан. - Всегда одно и то же! Каждый раз, когда ты зарабатываешь хотя бы десять франков, этот тип
прикарманивает себе полтора только потому, что ему присылают квитанцию и он делает расчеты, представляешь! И еще не хочет тебе платить. Это уж
чересчур! Откуда он, собственно, взялся?
- Ну, по-моему, он из Ниццы или Тулона, точно не знаю. Голова у него варит, хотя он и жаждет, чтобы его принимали за коренного Нью-Йоркца.
Увидишь.
- Я им займусь, - заявил Кориолан, потирая руки.
Потом он принялся распевать во все горло квартет Шуберта, от которого, по его словам, вот уже месяц никак не мог отвязаться. Дело в том,
что этот автомеханик и букмекер был одним из наиболее авторитетных музыкальных экспертов, сотрудничать с которым стремились крупные европейские
журналы, к мнению которого прислушивались исполнители мировой величины, настолько его память, культура, интуиция во всех областях музыки
ошеломляли; но он не хотел заниматься этим ради заработка, уж не знаю, из романтических или каких других ностальгических переживаний.
Кориолан перестал петь и повернулся ко мне:
- Ну а твоя жена? Она потихоньку привыкает к твоему успеху?
Уж не знаю, кто его оповестил о наших с ней размолвках. Суховато и раздраженно я ответил:
- И да и нет... Ты же знаешь, что она хотела бы видеть меня великим пианистом...
Кориолан рассмеялся:
- Ну-ну-ну! Да она и сама в это ни секунды не верит. Даже она! Ты не упражнялся уже целых три года... Чем ты занимаешься в своей знаменитой
студии? Небось, читаешь детективы? Да ты сегодня не справился бы и с этюдами Черни; уж это понять у нее ума хватит! Какой ты теперь виртуоз? Для
этого, старик, нужно работать, и сам знаешь как!
- Ну и чего же, по-твоему, она от меня хочет? И вообще, чего ей надо от меня?
- Чего ей от тебя надо? Чего она хочет? Да ничего, старик, ничего. Хотя нет: всего! Она хочет, чтобы ты был рядом и ничем не занимался. А
ты еще не понял? Она хочет тебя - и точка! Вот единственная романтическая черточка в твоем вампире.
Тут зазвонил телефон, и Кориолан подавленно замолчал: больше всего в моей машине его завораживала эта штуковина.
Тут зазвонил телефон, и Кориолан подавленно замолчал: больше всего в моей машине его завораживала эта штуковина. Я снял трубку и,
естественно, ничего не услышал: тишина. Только Лоранс знала номер, и просто так она бы меня не побеспокоила. Значит, ошибка на линии. Однако мы
уже подъезжали к конторе моего издателя.
Бюро Палассу - просто шарж на другие офисы Елисейских полей. По зачуханной лестнице надо было подняться на третий этаж к грязноватой двери,
рядом с которой все-таки висела табличка "Дельта Блюз" - серебряными буквами по черному мрамору.
- А почему "Дельта Блюз"? - усмехнулся Кориолан. - Почему не "Тулонский таракан"? - предложил он, вышагивая за мной по слишком ворсистому
паласу в приемной. Эффектная секретарша поведала нам, что издатель совещается по телефону с другим набобом, чем он и вправду занимался в
довольно запальчивом тоне. Но, увидев нас, он заторопился, скроил измученную физиономию, хотя и не прервал разговора; впрочем, ему так и не
пришло в голову извиниться, когда он положил трубку. Лично я привык к медвежьим манерам деловых людей: все друзья Лоранс занимают посты, с
высоты которых мою вынужденную праздность можно только презирать, что они и делают, даже если втайне завидуют моему положению. - Но такое
отношение со стороны Палассу, который в некотором роде кормится и за мой счет - и, говорят, неплохо, - кажется мне немного неуместным.
- Как поживает ваша очаровательная супруга? - осведомился он светским, как ему казалось, тоном.
- Хорошо, хорошо. Вы знакомы с Кориоланом?
- Ах, здравствуйте, месье! Вы пришли со своим испанским другом, мой дорогой Венсан? Вы никогда не ходите один?
Он еще и шутил! Я взорвался:
- Кориолан - мой импресарио! Он пришел по моей просьбе, чтобы объясниться с вами по поводу ваших задержек с выплатой.
- Ну уж! - хохотнул Кориолан, но, перехватив мой взгляд, замолчал.
Ни-гроша, казалось, опешил.
- Импресарио? Но вы же понимаете, мой дорогой друг, это профессия... простите, не знаю вашего имени... обычно в своем кругу мы все знакомы
друг с другом... тут нужен опыт, подход, хватка, ну и умение помозговать...
- По-вашему, у меня не хватает извилин? - спросил Кориолан тонким инквизиторским голосом, и я отвернулся, уже не опасаясь за свое
финансовое будущее.
Однако, посмотрев на ситуацию с другой стороны, я пришел в ужас: что я натворил? Сделать Кориолана своим импресарио, чтобы дать ему
средства к существованию, - идея, безусловно, гениальная. Но что об этом подумает Лоранс? Я выбрал своим финансовым агентом человека, о полной
безответственности которого она твердила мне целых семь лет; в ее глазах это будет выглядеть умышленным оскорблением, еще одним доказательством
того, с каким презрением я отношусь к ее мнению. Она ни за что не поверит, что я сделал это ненароком, скуки ради, разозлившись на Ни-гроша, ну
и, конечно же, из добрых чувств к Кориолану. Не поверит, что я всего лишь схохмил. (В сущности, все люди таковы: то, что их проклятущие советы
забыли, забыли напрочь, не может служить оправданием того, что этим советам не последовали.) Вдруг я увидел прямо перед собой за окном, над
трепещущими каштанами Елисейских полей, измученное и возмущенное лицо бедной Лоранс. Я перевел взгляд на Ни-гроша, который с широко раскрытыми
глазами, утонув в своем кресле, внимал Кориолану.