С десяти вечера начинался обед,
куда обычно приглашались ближайшие из политбюро и иностранных коммунистов. За многими блюдами, бокалами, анекдотами и разговорами хорошо
убивалось четыре-пять часов, и одновременно брался разгон, собирались толчки для созидательных, законодательных мыслей второй половины ночи. Все
главные Указы, направившие великое государство, формировались в сталинской голове после двух часов ночи - и только до рассвета.
И сейчас то время как раз начиналось. И был тот уже зреющий указ, которого ощутимо не хватало среди законов. Почти все в стране удалось
закрепить навечно, все движения остановить, все потоки перепрудить, все двести миллионов знали свое место - и только колхозная молодежь давала
утечку. Это тем более странно, что общие колхозные дела обстояли наглядно хорошо, как показывали фильмы и романы, да Сталин и сам толковал с
колхозниками в президиумах слетов и съездов. Однако, проницательный и постоянно самокритичный государственный деятель, Сталин заставлял себя
видеть еще глубже. Кто-то из секретарей обкомов (кажется, его расстреляли потом) проговорился ему, что есть такая теневая сторона: в колхозах
безотказно работают старики и старухи, вписанные туда с тридцатого года, а вот несознательная часть молодежи старается после школы обманным
образом получить паспорт и увильнуть в город. Сталин услышал - и в нем началась подтачивающая работа.
Образование!.. Что за путаница вышла с этим всеобщим семилетним, всеобщим десятилетним, с кухаркиными детьми, идущими в ВУЗ! Тут
безответственно напутал Ленин, вот уж кто без оглядки сорил обещаниями, а на сталинскую спину они достались непоправимым кривым горбом. Каждая
кухарка должна управлять государством! - как он себе это конкретно представлял?
Чтобы кухарка по пятницам не готовила, а ходила заседать в Облисполком?
Кухарка - она и есть кухарка, она должна обед готовить. А управлять людьми - это высокое умение, это можно доверить только специальным
кадрам, особо-отобранным кадрам, закаленным кадрам, дисциплинированным кадрам.
Управление же самими кадрами может быть только в единых руках, а именно в привычных руках Вождя.
Установить бы по уставу сельхозартели, что как земля принадлежит ей вечно, так и всякий, родившийся в данной деревне, со дня рождения
автоматически принимается в колхоз. Оформить как почетное право. Сразу - агиткомпанию: "Новый шаг к коммунизму", "юные наследники колхозной
житницы"... ну, там писатели найдут, как выразиться.
Но - наши сторонники на Западе?..
Но - кому же работать в колхозах?..
Нет, что-то не шли сегодня рабочие мысли. Нездоровилось.
Раздался легкий четырехкратный стук в дверь - не стук даже, а четыре мягких поглаживания по ней, будто о дверь скреблась собака.
Сталин повернул около оттоманки ручку тяги дистанционного запора, предохранитель сощелкнул, и дверь приотворилась. Ее не закрывала портьера
(Сталин не любил пологов, складок, всего, где можно прятаться), и видно было, как голая дверь растворилась ровно настолько, чтобы пропустить
собаку.
Но не в нижней, а в верхней части просунулась голова как будто еще и молодого, но уже лысого Поскребышева с постоянным выражением честной
преданности и полной готовности на лице.
С тревогой за Хозяина он посмотрел, как тот лежал, полу прикрывшись верблюжьей шалью, однако не спросил прямо о здоровьи (Сталин не любил
таких вопросов), а, недалеко от шепота:
- Есь Сарионыч! Вы сегодня на полтретьего Абакумову назначали.
Будете принимать? нет?
Иосиф Виссарионович отстегнул клапан грудного кармана и на цепочке вытащил часы (как все люди старого времени, терпеть не мог ручных).
Еще не было и двух часов ночи.
Тяжелый ком стоял в желудке. Вставать, переодеваться не хотелось. Но и распускать никого нельзя: чуть-чуть послабь - сразу почувствуют.
- Па-смотрым, - устало ответил Сталин и моргнул.
- Нэ знаю.
- Ну, пусть себе едет. Подождет! - подтвердил Поскребышев и кивнул с излишком раза три. И замер опять, со вниманием глядя на Хозяина:
- Какие распоряжения еще, і-Сарионыч?
Сталин смотрел на Поскребышева вялым полуживым взглядом, и никакого распоряжения не выражалось в нем. Но при вопросе Поскребышева вдруг
высеклась из его прорончивой памяти внезапная искра, и он спросил, о чем давно хотел и забывал:
- Слушай, как там кипарисы в Крыму? - рубят?
- Рубят! Рубят! - уверенно тряхнул головой Поскребышев, будто этого вопроса только и ждал, будто только что звонил в Крым и справлялся. -
Вокруг Массандры и Ливадии уже много свалили, і-Сарионыч!
- Ты все ж таки сводку па-требуй. Цы-фравую. Нэт ли саботажа? - озабочены были желтые нездоровые глаза Всесильного.
В этом году сказал ему один врач, что его здоровью вредны кипарисы, а нужно, чтобы воздух пропитывался эвкалиптами. Поэтому Сталин велел
крымские кипарисы вырубить, а в Австралию послать за молодыми эвкалиптами.
Поскребышев бодро обещал и навязался также узнать, в каком положении эвкалипты.
- Ладно, - удовлетворенно вымолвил Сталин. - Иды-пока, Саша.
Поскребышев кивнул, попятился, еще кивнул, убрал голову вовсе и затворил дверь. Иосиф Виссарионович снова спустил дистанционный запор.
Придерживая шаль, повернулся на другой бок.
И опять стал листать свою Биографию.
Но, расслабляемый лежаньем, ознобом и несвареньем, невольно предался угнетенному строю мысли. Уже не ослепительный конечный успех его
политики выступил перед ним, а: как ему в жизни не везло, и как несправедливо-много препятствий и врагов городила перед ним судьба.
20
Две трети столетия - сизая даль, из начала которой самым смелым мечтам не мог бы представиться конец, из конца - трудно оживить и поверить
в начало.
Безнадежно народилась эта жизнь. Незаконный сын, приписанный захудалому пьянице-сапожнику. Необразованная мать. Замарашка Coco не вылезал
из луж подле горки царицы Тамары. Не то, чтобы стать властелином мира, но как этому ребенку выйти из самого низменного, самого униженного
положения?
Все же виновник жизни его похлопотал, и в обход церковных установлений приняли мальчика не из духовной семьи - сперва в духовное училище,
потом даже в семинарию.
Бог Саваоф с высоты потемневшего иконостаса сурово призвал новопослушника, распластанного на холодных каменных плитах. О. с каким усердием
стал мальчик служить Богу! как доверился ему! За шесть лет ученья он по силам долбил Ветхий и Новый Заветы, Жития святых и церковную историю,
старательно прислуживал на литургиях.
Вот здесь, в "Биографии", есть этот снимок: выпускник духовного училища Джугашвили в сером подряснике с круглым глухим воротом; матовый,
как бы изну-ренный моленьями, отроческий овал лица; длинные волосы, подготовляемые к священнослужению, строго пробраны, со смирением намазаны
лампадным маслом и напущены на самые уши - и только глаза да напряженные брови выдают, что этот послушник пойдет, пожалуй, до митрополита.