Но, хотя из‑за городских пробок вождение отнимало больше времени, в машине было все же тише.
Авточтец продирался сквозь заметки по делу Мерапануи, спотыкаясь на именах некоторых свидетелей азиатского или аборигенского происхождения. Кстати, и свидетелей‑то оказалось весьма немного. Убийство произошло неподалеку от подвесного «жилища‑улья» под одной из главных секций Большого западного шоссе, но если сквот и был до этого густо населен, то ко времени обнаружения тела опустел. Люди, живущие в таких местах, прекрасно понимали, что если полиция обратит на них внимание, ничего хорошего из этого не выйдет.
Снова вслушиваясь в подробности дела, Каллиопа старалась выбросить из головы все предубеждения и просто анализировать информацию. Разумеется, делать это было почти невозможно, особенно когда тебя со всех сторон отвлекают потоки машин, перемещающихся судорожными рывками от светофора к светофору под яркими оранжевыми лучами предзакатного солнца.
Начнем с того, что она уже мысленно называет убийцу «он». Но почему это обязан быть мужчина? Даже несмотря на относительную непродолжительность своей карьеры, Каллиопа достаточно долго занималась убийствами в Сиднее и знала, что женщины тоже могут оборвать чью‑то жизнь, причем с удивительной жестокостью. Правда, такое эксцентричное, требующее железных нервов издевательство над телом… на такое наверняка способен только мужчина. Или она опять скатывается к предвзятости?
Не так давно, всего несколько лет назад, группа людей в Соединенных Штатах (на северо‑западе тихоокеанского побережья, если память ее не подводит) заявила, что поскольку большая часть социального насилия производится мужчинами, и поскольку есть факты, указывающие на то, что у некоторых мужчин присутствует генетическая предрасположенность к агрессии, то мальчики, имеющие такие гены, должны подвергаться принудительной генной терапии in utero,то есть еще до рождения. Противники этой группы долго и громко кричали о том, что закон предлагает нечто вроде генетической кастрации, наказание за преступление, заключающееся лишь в том, что ты мужского пола, и дебаты постепенно выродились во взаимные оскорбления. А вообще‑то жаль, решила Каллиопа. Она насмотрелась достаточно жутких кровопролитий, учиненных почти исключительно молодыми мужчинами, чтобы получить повод задуматься, натянута ли теория, поднятая на щит сторонниками предлагаемого закона.
Когда она поделилась со Стэном своими выводами, тот назвал ее фашиствующей лесбиянкой‑мужененавистницей. Но ухитрился сделать это вежливо.
Да, ей, несомненно, следует избегать предположений, не основанных на фактах, но ей также нужно мысленно сосредоточиться на убийце, вычислитьмерзавца до того, как она сумеет обнаружить его – или ее. А сейчас следует довериться инстинктам. Все указывает на дело рук мужчины, причем извращенца, так что, пока она не наткнется на ошеломляющее доказательство противоположного, человек, которого они ищут, останется «им».
Однако, если не считать предположения, что убийца – мужчина, зацепок очень немного. Никаких следов сексуального насилия, и даже аспект убийства как эквивалента секса выглядит весьма смазанным. Во многих отношениях все напоминает скорее ритуал, чем убийство.
Ритуал.В слове ощущалась вибрация, а Каллиопа научилась доверять той части своей личности, которая улавливала резонансы подобного рода. Ритуал. Эту мысль следует отметить.
Во всем прочем зацепок практически нет. Убийца не столь тщательно позаботился о том, чтобы замести улики, как это делал Реальный Убийца, но смерть настигла Полли Мерапануи фактически под открытым небом. Преступление произошло под бетонной эстакадой, ветер вымел все так, что полезных следов не осталось, и не помог даже безумно дорогой всасыватель частиц «ФорВак». Убийца был в перчатках, а Полли, если и сопротивлялась, так и не прихватила ногтями частичку его тела.
«Ах, если бы оказалось истиной старинное суеверие, – уже не в первый раз за свою карьеру подумала Каллиопа, – и в глазах умирающего действительно застывало бы изображение того, что он видел перед смертью».
Убийца был в перчатках, а Полли, если и сопротивлялась, так и не прихватила ногтями частичку его тела.
«Ах, если бы оказалось истиной старинное суеверие, – уже не в первый раз за свою карьеру подумала Каллиопа, – и в глазах умирающего действительно застывало бы изображение того, что он видел перед смертью».
Кстати, возможно, убийца в это верил. И это объясняет камни в глазницах.
Авточтец все еще бормотал, равнодушный, как часы. Вдалеке, над рекой габаритных огней, смазанным пятнышком появился указатель, обозначающий нужный съезд с автострады. Каллиопа стала перестраиваться в левую полосу. Никаких физических улик. Жертва – настолько ничтожная и несущественная, какой только может быть человек. Горстка бесполезных свидетелей (в основном бродяги и малоразговорчивые родственники). И воистину отвратительный, никогда прежде не встречавшийся modus operandi.
– Да. Наверное. – Фредерикс обернулся к Орландо. – Эй, Гардинер?
Орландо несколько секунд ждал, пока Фредерикс завершит фразу, и лишь потом понял, что друг хочет поговорить.
– Да?
– Ты… как думаешь, нас убьют?
– Не в ближайшие несколько минут, если повезет.
– Заткнись. Я не языком чешу, я серьезно. Что с нами будет? – Фредерикс нахмурился. – Понимаешь… я… заскучал по родителям… что‑то вроде этого. Мне страшно, Орландо.
– Мне тоже.
По мере того как сумерки сгущались, исполинские деревья на обоих берегах, проплывающие мимо, становились сплошной стеной мрака, подобно утесам, окаймляющим глубокую долину.
– Долина теней смерти, – прошептал Орландо.
– Что?
– Ничего.