Лорен, наблюдая в зеркало заднего вида, не спускал с них глаз, потом отвлекся – пусть делают, что хотят.
За Южной баптистской ассамблеей он свернул направо, на Уэст‑плэйс. Мелькнули Торговая палата, увенчанная чем‑то вроде стилизованнного автомобильного радиатора, здание Администрации округа с огромными часами на отреставрированной башенке и старомодной тарелкой спутниковой антенны. Лорен припарковал машину, тут же подъехал джип Лаборатории, пассажиры которого поспешно отвели взгляд при встрече с ним. Лорен двинулся через полицейский вход.
Мэр Эдвард Трухильо разговаривал с Киприано Домингосом. Эл Санчез куда‑то отошел, на месте дежурного офицера никого не было. Трухильо, довольно низенького и коротконогого, отличали тщательно уложенная прическа и отточенно‑приветливые манеры. Он носил бежевый пиджак и бирюзово‑серебристый узкий галстук.
Не стоило столь официально одеваться в таком месте, как Аточа.
Трухильо одарил Лорена сверкающей улыбкой кинозвезды. Они пожали друг другу руки.
– Рад видеть тебя, Лорен. Я уж забеспокоился, куда ты подевался.
– Я спал дома.
По лицу Трухильо пробежала тень неодобрения.
– Хотелось бы, чтобы официальные лица нашего города находились в рабочее время на своих местах.
– Обычно я так и делаю, но сегодня придется работать до поздней ночи, затаскивая напившихся безработных шахтеров в тюрьму. Ты же в курсе. Тех самых, о которых ты знал уже несколько дней и не сказал мне ни слова.
Трухильо покраснел. Лорен заметил отблеск скрытой усмешки в глазах Киприано.
– Я собирался известить тебя сегодня днем.
– Прекрасно. После того, как половина моих людей отпросилась поохотиться в эти выходные или отдохнуть в Дни Искупления. На Сити‑лайн недалеко до настоящего погрома, и я бы не смог с этим справиться.
Трухильо мысленно представил себе последствия погрома на Сити‑лайн, но тут же успокоился. Не в его юрисдикции.
– Мне самому сообщили об этом строго конфиденциально, – оправдывался он, – чтобы я успел принять меры предосторожности.
– Ну и что же это за меры? Может, интервью в прессе? Если бы я сам не имел источников в «Братьях Рига», – пояснил Лорен, отводя удар от Эйлин, – я не смог бы сохранить мир сегодня ночью.
– Я должен учитывать все возможные последствия...
– Черт возьми, Эд, я тоже!
Лорен долю секунды смотрел на Трухильо, чувствуя, как его захлестывает ярость. Трухильо закашлялся и чуть отступил.
– Похоже, ты расстроен. Вероятно, будь я шефом полиции, я ощущал бы то же самое. Но это конфиденциальное сообщение влечет за собой массу последствий. Весь наш город изменится. Не исключены альтернативные варианты.
Лорен удивленно уставился на Трухильо.
– Альтернативные? Какие альтернативы? Да нет никаких чертовых альтернатив!
– Альтернативы всегда существуют, Лорен. Надо только знать, как их найти.
И, торжественно провозгласив это, Трухильо тотчас ретировался. Лорен заглянул в глаза Киприано.
– По‑моему, он просто вне себя от радости, что городской бюджет снова летит к чертовой матери.
Киприано пожал плечами.
– Черт возьми, шеф. Аточа всегда был «компанейским» городком. Я правильно понимаю, просто‑напросто изменилась компания.
– Лорен фыркнул.
– Ты имеешь в виду Лабораторию? До меня, видно, еще никак не дойдет, что Лаборатория высоких технологий не прочь прибрать к рукам наш город.
Киприано на секунду задумался. Лорен дернулся было к себе, но вдруг, слегка помешкав, вернулся к Киприано.
– Пачуко, ты никогда не задумывался, почему Вильям Пашиенс позволяет тебе делать из своих новых людей идиотов?
Заместитель шефа полиции ухмыльнулся.
– Может, у него есть чувство юмора?
– Пашиенс никогда не производил на меня впечатления шутника.
– Согласен, тут ты полностью прав. А если по той же причине, по которой Санчез отдал наконец честь левой рукой? Что‑то вроде обряда посвящения.
Лорен молча кивнул.
– Допускаю. Но мне кажется, в обряде посвящения новичков они вполне обойдутся и без нашей помощи.
– Ладно, шеф, сдаюсь. И какова же твоя версия?
– Просто им абсолютно наплевать на все, что мы делаем, – ответил Лорен. – Мы горстка наивных провинциалов, стоит ли воспринимать нас всерьез? И они позволяют делать из них дураков, потому что нас это забавляет, а они в свою очередь потешаются над нами.
Киприано, похоже, вскипел от негодования, но через минуту заколебался.
– Не знаю, шеф.
– Это только моя рабочая гипотеза.
– Не знаю.
– И я думаю, она верна.
У себя в кабинете Лорен плюхнулся в кожаное кресло и уставился на бледно‑зеленые стены. Искривленные лопасти потолочного вентилятора медленно ползли по золоту его старых боксерских наград. В рамочке, покрывшись толстым слоем пыли, висел сертификат «За заслуги» от Американской ассоциации шефов полиции.
Он вспомнил, что оставил бутерброды в раскаленной машине на солнце.
В дверь постучали.
– По спутнику получено сообщение из ДЕА, – доложил, появившись, Санчез, – на корабле из Мексики сегодня или завтра ожидается партия наркотиков.
– Только этого нам не хватало!
– Белый крытый «шевроле» последней модели. Итак, машина с прицепом и два мексиканца без пропуска. Предположительно...
– Да, – Лорен тяжело вздохнул, – это наша специализация.
– Вооружены и опасны.
– Не сомневаюсь. По три «узи» на каждого мексиканца. А чем нагружен прицеп?
Санчез посмотрел в донесение.
– Дизайнерским оборудованием.
У Лорена засосало под ложечкой. Он снова вспомнил о бутербродах. Может, просто съесть апельсин?
Он перевел взгляд на перекидной календарь. Йом Киппур – стояло против сегодняшней даты. (Начало на закате.)
Лорен отметил каждый из семи последующих дней маленькими красными галочками. Один‑единственный День Искупления у евреев после церковного соглашения 1831 года длился целых семь суток.
Это соглашение было установлено в Пальмире, в Нью‑Йорке, куда Самуэль Кэттон, житель Пенсильвании, тридцати одного года от роду, пришел на проповедь Джосефа Смита (историки мормонов считают Кэттона апостолом церкви Христа, как впоследствии определили веру Святых Последних Дней, но сторонники Кэттона это отрицают). Во время проповеди рядом с Кэттоном сидел спокойный человек с орлиным взором, гладким лицом, в широких серых одеждах. Он увлек его с проповеди лжепророка Смита за собой в путешествие по Вселенной. Последователи Кэттона упоминают его как Мастера в сером, хотя Джозеф Смит позднее назвал его просто Сатаной. Впрочем, «Авторизованные Откровения» Самуэля Кэттона призывали вернуться к еврейской священной субботе и другим святым дням, правда, с некоторыми изменениями.
Приверженцы величественных и серьезных проповедей отдали предпочтение Кэттону. Смит смеялся, шутил, снимал свою ризу и боролся со всяким, кто пожелает; он женился в общей сложности примерно пятьдесят раз, включая замужних женщин; он ночи напролет пьянствовал с близкими друзьями – бывшими мужьями своих многочисленных жен. Кэттон же ни разу не был замечен и обвинен в подобном. В память о его высокой нравственности еврейский День Искупления удлинили в семь раз: святая церковь апостолов Элонима и Назарена получила возможность размышлять над своими грехами целую неделю.
Все свои деяния, решили апостолы, надобно вершить как следует.