.. что?
Подозрительность и осторожность промелькнула в старых глазах, глубина их как-то изменилась.
— Грумм... — ответил голос. — Ну, я — энт. Во всяком случае, так меня называют. Да, это самое слово. Некоторые называют меня Фангорн, другие — Древобород. Пусть будет Фангорн.
— Энт? — переспросил Мерри. — Я такого не слыхал. А вы-то сами как себя зовете? Как ваше настоящее имя?
— Ух! — ответил Фангорн. — Ух! Не надо спешить. Я и сам собирался задавать вопросы. Вы в моей стране. Кто ВЫ такие, вот что любопытно. Я не могу найти вам места. Похоже, вас нет в старых списках, которые я учил в молодости. Правда, это было так давно... Могли появиться новые списки. Посмотрим, посмотрим! Как это там...
Помни о всех обитателях мира!
Знай: есть четыре свободных народа:
Эльфы, пришедшие в древнее время;
Гномы, живущие в темных пещерах;
Энты, рожденные дикой землею;
Люди — им гордые кони послушны...
Хм, хм, хм...
Мощные лоси, коварные лисы,
Пчелы звенящие, совы ночные,
Зайцы пугливы, злобные волки...
Хм, хм...
Буйволы в поле, орлы в поднебесье,
Быстрые ястребы, юркие белки,
Белые чайки, холодные змеи...
Хум, хм, хум, хм, как там дальше? Трам-пам-пам, там-там, тарам-пам-пам, там-там... Длинный это был список. Но как бы там ни было, вы, похоже, в него все равно не вмещаетесь!
— Ох! Мы всегда не вмещаемся в старые списки и старые истории, — взохнул Мерри, — хотя существуем уже довольно давно. Мы — хоббиты.
— Почему бы не придумать новую строку? — предложил Пин. -
Хоббиты малые в норках уютных...
Помести нас среди тех четырех, следом за людьми — мы зовем их Громадинами — и все будет в порядке.
— Хм! Не плохо, не плохо, — задумчиво сказал Фангорн, — сойдет. Так вы живете в норках, а? Звучит вполне правдоподобно. Кто же это вас так называет: «хоббиты»? На эльфийский непохоже. Все старые слова ведь эльфы придумали, с них все началось.
— Никто больше нас так не называет. Мы сами так себя зовем, — сказал Пин.
— Хум, хм... Не торопиться! Никакой спешки! Вы, стало быть, называете СЕБЯ хоббитами? Но об этом не стоит говорить каждому встречному. Так недолго и свое настоящее имя выболтать, если вовремя не спохватиться.
— А чего спохватываться? — удивился Мерри. — Вот я, например, Брендизайк, Мериадок Брендизайк, хотя большинство зовет меня просто Мерри.
— А я — Тук, Перегрин Тук, хотя вообще меня называют Пин.
— Хм. Ну, вы все-таки торопливый народ, как я погляжу, сказал Фангорн. — Я польщен вашим доверием, но, пожалуй, не стоит представлять вам столько свободы сразу. Знаете ли, есть энты и есть ЭНТЫ, иными словами, есть энты, а есть кое-что похожее на энтов, как вы могли бы сказать. Я буду называть вас Мерри и Пин, если вы не возражаете, — славные имена. А я пока подожду говорить вам свое имя, да, пока подожду.
Странный, сочувственный и насмешливый огонек засветился в его глазах.
— Да, ни в коем случае! Это заняло бы слишком много времени: мое имя ведь росло вместе со мной, а я жил долго, долго, очень долго; так что мое имя — это, считай, история. Настоящие имена рассказывают историю вещей, которым принадлежат — так вот в моем языке — старом энтском, как вы бы сказали. Это замечательный язык, но нужно очень много времени, чтобы сказать на нем что-нибудь. Поэтому мы не говорим на нем ничего, кроме достойных долгих речей для долгого слушания.
— А теперь, — и глаза стали яркими, «сегодняшними», казалось, они даже уменьшились и заострились, — скажите-ка мне, что происходит? Что вы здесь делаете? Я многое вижу и чую с этого.
.. с этого... с этого а-лалла — румба — лалла — румба — каманда — линд — ор -бараме. Да, вы уж извините меня, я не знаю нужного слова на нынешних языках: знаете, та вещь, на которой мы находимся, где я стою, любуясь прекрасным утром, думаю о солнце, о лесной траве, о лошадях, облаках, о цветении мира... Да, что происходит? Что там замышляет Гэндальф? И эти — барарум, — он издал рокочущий звук, как большой расстроенный орган, — эти орки и молодой Саруман в своем Скальбурге? Я люблю новости. Только помедленнее.
— Многое происходит, — сказал Мерри, — даже если быстро рассказывать — это надолго. Но вы велите не спешить. Может тогда лучше ничего не рассказывать? Вам не покажется невежливым с нашей стороны, если мы спросим, что вы собираетесь с нами делать, и на чьей вы стороне? И откуда вы знаете Гэндальфа?
— Вот уж знаю. Он единственный мудрец, который заботится о деревьях, — ответил старый энт. — А вы его тоже знаете?
— Да, — печально ответил Пин. — Он был нашим самым большим другом и предводителем.
— О, тогда я могу ответить на ваши вопросы. Я ничего не собираюсь делать с вами. Но мы могли бы кое-что сделать вместе. Я ничего не знаю и знать не хочу ни о каких сторонах. Я иду своей дорогой и думаю, что ваш путь на некоторое время может совпадать с ней. Но вы говорите о мистере Гэндальфе так, как будто его история пришла к концу?
— Да, — вздохнул Пин. — История-то продолжается, а вот Гэндальфа в ней уже не будет.
Фангорн долго молчал, внимательно глядя на хоббитов.
— Хумм, о, не знаю, что и сказать, — произнес он наконец. — Продолжайте.
— Если вы хотите знать больше, — проникновенно сказал Мерри, — мы расскажем. Но это займет некоторое время. Вы не опустите нас? Мы бы посидели тут вместе на солнышке, пока еще есть... Вы должно быть устали держать нас на весу?..
— Хм, устал? Нет, я не устал. Я так просто не устаю. Я не сажусь. Я не очень, хм, гибкий. Но солнце уже уходит. Давайте уйдем с этого... как вы сказали, оно называется?
— Холм? — предположил Мерри, — уступ, ступенька?
Энт тщательно повторил слова, словно пробовал на вкус.
— Холм. Да, это так. Но это слишком поспешное слово для вещи, которая стоит здесь с тех пор, как эта часть мира обрела свой вид. Ну, ничего. Пойдем отсюда.
— А куда? — спросил Мерри.
— В мой дом, или в один из моих домов, — степенно ответил Фангорн.
— Это далеко?
— Не знаю. Может — далеко, может — нет. Какая разница?
— Да в общем-то, никакой. Но, понимаете, у нас почти ничего не осталось, мы все потеряли, — сказал Мерри. — И у нас очень мало еды.
— О! Хм! Об этом не надо беспокоиться. Я дам вам питья, от которого вы долго-долго будете зелеными и растущими. А если вы решите отпочковаться, я могу высадить вас где угодно. Вперед!
Нежно, но твердо держа хоббитов на сгибах рук, Фангорн поднял одну большую ногу, затем другую, и направился к краю уступа. Корнеподобные пальцы ног вцепились в скалы. Он внимательно и решительно спустился по ступеням и вошел в лес.
Там он сразу направился сквозь заросли, все глубже и глубже, не удаляясь от ручья, все время поднимаясь по горному склону. Многие деревья, казалось, спали, или же знали о нем не больше, чем о всяком другом прохожем, но иные вздрагивали, а некоторые поднимали ветви над его головой. Он шел и разговаривал сам с собой, как будто бежал долгий поток мелодичных низких звуков.
Хоббиты некоторое время молчали. Как ни странно, они чувствовали себя в уюте и безопасности, и у них было о чем подумать и чему поудивляться. Наконец, Пин решился заговорить вновь.
— Извините, пожалуйста, — сказал он, — могу я спросить вас кое о чем? Почему Селебэрн предупреждал нас против вашего леса? Он уговаривал нас не рисковать, и говорил, что здесь кроется западня.