«Не дождешься», – злорадно подумал Кис.
Улыбка Мурашова медленно погасла.
– Ее украли, – неожиданно сказал он, тревожно и нетерпеливо дернувшись на стуле.
– Из ваших слов я сделал вывод, что у вас с женой раздельные спальни. Означает ли это, что у вас есть какие-то проблемы во взаимоотношениях?
– Нет, ни в коей мере. Просто мы решили, что так удобнее. Мы ложимся спать в разное время… Образ жизни, понимаете, не совсем совпадает, я работаю часто дома… Но у нас с Линой прекрасные отношения. Прекрасные!
Он подлил коньяку детективу, налил себе и отхлебнул глоточек. Кис опрокинул свою рюмку целиком.
– Коньяк имеет смысл пить маленькими глотками… – произнес Алекс. – Это не водка.
Кис удивленно вскинул глаза. При чем тут коньяк? У него жена пропала, а он – про маленькие глотки толкует!
– Учту, – буркнул он.
– Просто иначе вы не сможете почувствовать вкус коньяка, – приятно улыбнулся Алекс. – Водка не имеет вкуса, и ее глотают залпом, потому что в водке ценят в первую очередь эффект. А в коньяке, наоборот, вкус… – И он снова дружески улыбнулся.
– То есть вы меня вовсе не хорошим манерам учите, – с вызовом произнес Кис, – а просто обо мне заботитесь, даете дельный совет? Так надо понимать?
– Разумеется, – удивился Алекс. – Как бы я мог себе позволить вас учить?
«Та-а-ак, – сказал себе Кис. – Спокойно. Вдохнули – выдохнули. В конце концов, это твой клиент. Нравится – не нравится тебе Мурашов, а работа есть работа».
– Можно закурить? – спросил он.
– Прошу вас.
Алекс придвинул ему девственно-чистую пепельницу. Кис провокаторски выпустил вонючее облако дыма от «Золотой Явы». Алекс, и бровью не поведя, прошел к окну и распахнул его. Его благопристойность была непробиваема, как бетон.
– Получала ли ваша жена какие-нибудь письма, звонки в последнее время? – сдержанно произнес Алексей.
– Нет, насколько я знаю. Только от Кати, ее подруги, кажется, недавно, неделю-две назад, письмо пришло… О звонках она мне ничего не говорила.
– Какие-нибудь встречи?
– Нет вроде бы… Она почти все время дома. Она не любит выходить.
– А почему вы решили, что вашу жену украли?
– Ну, а как же иначе? Не могла же она уйти сама? Ночью? Куда? Зачем?
– Но крадут обычно насильственно! В доме борьба не происходила. Значит, ваша жена вышла в сад по своей воле. Хотя, как вы говорите, она дальше террасы, как правило, по ночам не ходит. Итак, она вышла в сад сама и дошла до калитки, скорее всего, тоже сама. По крайней мере, вы не заметили в саду следов борьбы, и шума никакого вы тоже, я полагаю, не слышали?
– Не слышал…
– Иначе бы вы мне уже об этом сказали, не так ли? Значит, она вышла, судя по всему, из дома сама. Вот я вас и спрашиваю: куда?
– Не знаю, – смутился Александр.
– А вам не приходило в голову, что она могла просто уйти от вас? Собрать вещи и уйти, вот так, не попрощавшись?
Мурашов смотрел на него растерянно. И еще, на одну секунду, в глазах его мелькнул страх.
– Вы ведь не смотрели, на месте ли ее вещи? – Кис с трудом сдерживал мстительную интонацию.
– Да нет, как же так, нет… Мне такое в голову не приходило, нет… Она не могла! Тем более накануне нашего юбилея! Мы послезавтра должны праздновать три года со дня нашего бракосочетания!
– Ну что ж, я хотел бы начать осмотр, – поднялся Кис, стряхнув крошки с колен и допив глоток уже остывшего кофе.
Постель, в которую Алина в эту ночь явно не ложилась, была покрыта кружевным покрывалом, на столиках и тумбочках лежали кружевные салфетки, и повсюду стояли срезанные розы. Занавеси на окне и полог над кроватью были тоже кружевные, перехваченные шелковыми лентами. На кровати сидел огромный белый пушистый медведь с розовым бантом на шее, а из-под подушки торчал потертый носик маленькой, старой и потрепанной плюшевой собачки. На туалетном столике были аккуратно и продуманно расставлены дорогие баночки, коробочки, тюбики и флакончики. Вся эта комната определенно контрастировала с общим стилем дома Мурашовых, дорогим и по-западному сдержанным, – она была одновременно старомодно-провинциальной и инфантильной. Именно так Кис мог бы себе представить комнату девочки-подростка из богатой семьи в прошлом веке. А опрятность, с которой каждая складка каждой оборки была зафиксирована на своем месте, придавала сходство с театральной декорацией – нашел новое сравнение Алексей, – в которой должен был играться сентиментальный спектакль из провинциальной жизни. «Она не захотела – или не сумела – принять вкусы своего мужа и стиль его дома», – подумал он. И, словно отвечая ему, Александр вдруг произнес:
– Знаете, когда мы поженились, Лина сказала мне, что в детстве, в мечтах о счастливой семье, ей представлялась кружевная бело-розовая комната. Что она стала для нее чем-то вроде символа счастья. И я, хоть это и не совпадает с моими вкусами, согласился отделать нашу спальню так, как она мечтала.
Кису сразу представилось, как Алекс, смущенный, показывает эту комнату гостям, с усмешкой пожимая плечами: «У моей жены такой вот плохой вкус…» Или: «У моей жены такая причуда…» Или не показывает вообще, чтобы избежать заспинных разговоров о провинциальных вкусах своей супруги?
Он внимательно посмотрел на Мурашова, ожидая увидеть тень иронии в его лице, – и не увидел. Напротив, Алекс был совершенно серьезен. Демократ, значит. Такой вот лояльный жест – хочешь, дорогая, этот бело-розовый зефир? – пожалуйста, ноу проблем…
«И Алина, воспользовавшись снисходительным разрешением мужа, хранит теперь в неприкосновенности свой символ счастья. Может, потому, что ничего, кроме символа, у нее нет?» – предположил он про себя.
– «Вашу»? – спросил Кис вслух.
– Да, – смутился Мурашов, – поначалу у нас была общая спальня.
– У вас были недоразумения в отношениях?
– Я вам уже сказал, что нет! У нас с самого начала и до сих пор были и есть прекрасные отношения!
Мурашов явно не хотел допустить версию, что жена могла от него уйти. Или делал вид, что не допускает?
– В детстве, вы говорите, а где она провела свое детство?
– Лина родилась в Наро-Фоминске, в семье геологов, но, когда ей было шесть лет, ее родители погибли в авиакатастрофе. Разбились на маленьком самолетике где-то в тайге… Она была единственная дочь в семье. После смерти родителей у нее остались дядя по отцовской линии и бабушка с дедушкой по материнской. Бабушка с дедушкой умерли вскоре, и дядя, на чье попечение отдали Лину, определил ее в интернат. Но он тоже умер давно.
Опять «развернутый ответ». Кис посмотрел на Александра: ямочка на подбородке, пухлый рот, ясный взгляд – не хватает только запаха детского мыла и коротких штанишек. «Его-то можно не спрашивать, как он провел детство, – за версту пахнет номенклатурной семьей и престижной школой. Разве что спросить, как ему удалось сохранить в первозданном виде этот образ честного, прилежного, воспитанного мальчика, от которого меня уже, кажется, тошнит?»
Маленькая темная комната, смежная со спальней, была гардеробной.