И оно ни в малейшей степени не имеет отношения к официальному расследованию. Я сейчас немного не в себе, поэтому вам следует соблюдать осторожность и не делать никаких записей о моем визите. Либо вы можете категорически отказаться со мною разговаривать.
– В каком смысле не в себе? – спросил Вайс.
– Складывается впечатление, будто я что-то сделал шестнадцать лет назад, и теперь оно вернулось и вцепилось мне в задницу.
– А что вы сделали?
– Я не помню. Но не сомневаюсь, что очень скоро мне расскажут.
– В компьютере говорится, что вас несколько часов назад снова призвали на службу.
– Точно.
– Никогда про такое не слышал.
– Я тоже.
– Звучит не слишком-то… Судя по всему, кто-то очень сильно хотел вернуть вас в юрисдикцию армии.
Ричер кивнул:
– Я подумал так же. Как будто меня экстрадировали из гражданской жизни. Только процедура была гораздо более простой. Без судебного слушания.
– Вы думаете, у них серьезные намерения?
– В данный момент мне представляется, что очень.
– А что вы хотите от меня?
– Я ищу майора Сьюзан Тернер из специального Сто десятого подразделения.
– Зачем?
– Я уже сказал: по личному делу.
– Оно имеет отношение к вашим проблемам?
– Ни в коей мере.
– Но вы тоже служили в Сто десятом, верно?
– Задолго до того, как майор Тернер там появилась.
– Значит, вы не намерены опровергнуть показания или давить на свидетеля?
– Не намерен. Это совсем другое дело.
– Вы ее друг?
– Я рассчитывал им стать. Или нет. Все зависит от впечатления, которое она произвела бы на меня при встрече.
– Вы с нею еще не встречались?
– Она здесь?
– В камере. Со вчерашнего дня, – ответил Вайс.
– В чем ее обвиняют?
– Взятка.
– Кто кому ее дал?
– Понятия не имею.
– За что?
– Понятия не имею.
– Сколько?
– Я лишь тюремщик, – развел руками капитан. – Вы же знаете, как здесь все устроено. Мне не сообщают подробности.
– Могу я ее повидать?
– Время свиданий закончено.
– Сколько у вас в настоящий момент гостей?
– Только она.
– Значит, работы не так чтобы много. И вы не забыли, что я здесь неофициально, сообщать о моем визите не нужно, значит, никто ничего не узнает.
Вайс открыл зеленую папку с тремя металлическими кольцами. Записки, распоряжения, приказы – одни напечатанные, другие написаны от руки…
– Кажется, она вас ждала, – сказал капитан. – Здесь есть запрос, который она отправила через своего адвоката. В нем ваше имя.
– Какой запрос?
– Скорее, инструкция.
– И что в ней?
– Она не хочет вас видеть.
Ричер промолчал, а Вайс заглянул в папку и прочитал:
– Цитирую: «По настоятельной и четко сформулированной просьбе обвиняемой ни при каких обстоятельствах не предоставлять майору армии США Джеку Ричеру, в настоящий момент находящемуся в отставке, бывшему командиру Сто десятого подразделения, право на свидание».
Вас не могли найти. И не найдут сейчас.
С последующим увольнением из рядов армии, но на сей раз не почетным и без сохранения регалий.
Она не хочет вас видеть.
Ричер выехал с обочины и покатил назад, в мотель.
Дальше Ричер пошел пешком и вскоре оказался в своем паршивеньком номере.
Она не хочет вас видеть.
Ричер выехал с обочины и покатил назад, в мотель.
Дальше Ричер пошел пешком и вскоре оказался в своем паршивеньком номере. Как он и ожидал, струя в душе была совсем слабой, полотенца – тонкими, кусочек мыла – крошечным, а шампунь – дешевым. Но, несмотря на это, Джек постарался как следует вымыться, после чего улегся в постель на сырую от долгого неупотребления простыню, отметив, что матрас, судя по всему, набит кусочками пластмассы. Однако он сразу уснул, поставив предварительно свой мысленный будильник на семь часов и сделав глубокий вдох.
– Он только что попытался встретиться с Тернер в Дайере. И, разумеется, у него ничего не вышло.
– Наши парни, видимо, упустили его в мотеле, – заметил его собеседник.
– Тут не о чем волноваться.
– Надеюсь.
– Спокойной ночи.
– И тебе.
Майор прошел босиком по липкому ковру и открыл дверь. Рука в перчатке, собиравшаяся снова постучать, быстро вернулась на свое законное место. Она была прикреплена к предплечью, а оно – к телу в парадной форме со знаками военно-юридической службы. Адвокат.
Женщина.
Судя по бирке на правой стороне груди, ее звали Салливан. Военная форма выглядела на ней как деловой костюм. В другой руке, той, которая не стучала в дверь, она держала портфель. И молча смотрела на Ричера. Нельзя сказать, что эта дама была невысокой, но ее глаза находились примерно на уровне его груди ровно в том месте, где остался след старой раны от пули из пистолета 38-го калибра. У майора сложилось впечатление, что шрам заворожил его гостью настолько, что она не могла думать ни о чем другом.
– Слушаю вас? – обратился он к ней.
За спиной адвоката Салливан стоял темно-синий отечественный седан. А еще Джек отметил, что небо все еще остается темным.
– Майор Ричер? – спросила адвокат, тоже носившая майорские погоны.
У нее были короткие темные волосы и спокойные глаза. Джек решил, что ей лет тридцать пять.
– Чем я могу вам помочь? – поинтересовался он.
– Предполагается, что это я должна вам помогать.
– Вас назначили меня представлять?
– За мои грехи.
– По какому делу? Повторный призыв в армию? Хуан Родригес? Или Кэндис Дейтон?
– Забудьте о призыве. Примерно через месяц вам выделят пять минут перед присяжными, но вы проиграете. Еще никому не удавалось выиграть.
– Значит, Родригес или Дейтон?
– Родригес, – сказала Салливан. – И давайте не будем терять время.
Однако она не сдвинулась с места – только опустила глаза чуть ниже, где у Ричера имелся еще один шрам, примерно двадцатипятилетней давности, большой и уродливый, похожий на белую морскую звезду, зашитый грубыми стежками, а поверх него другой – от ножа – немного более свежий, но все равно старый.
– Я знаю, – сказал он. – С точки зрения эстетики я настоящий кошмар. Но все равно вы можете войти.
– Нет, я подожду в машине, – ответила женщина. – Мы с вами поговорим за завтраком.
– Где?
– В двух кварталах отсюда есть кафе.
– Вы платите?
– Только за себя.
– В двух кварталах? Вы вполне могли принести кофе с собой.
– Могла, но не стала.
– Да уж, отличный из вас помощник получится… Я буду готов через одиннадцать минут.
– Одиннадцать?
– Ровно столько мне требуется, чтобы привести себя в порядок утром.
– Большинство людей сказали бы «десять».