Онабылабезвкусной,нооставила
горьковатый привкус у меня ворту.Водабыласлишкомгорячей,иэто
раздражило меня. Моесердценачалосильнобиться,носкорояопять
успокоился.
Дон Хуан взял другую чашку спастой.Паставыгляделазастывшейи
имела стекловидную поверхность. Я попробовал проткнуть коркупальцем,но
дон Хуан подскочил ко мне и оттолкнулмоюрукуотчаши.Онпришелв
большое возбуждение, он сказал, что было чистым безумиемсмоейстороны
делать такую попытку и что если я действительно хочуучиться,тонельзя
быть беззаботным. Это - сила, - сказал он, указывая на пасту, - и никто не
может сказать, что это засилавдействительности.Ужетодостаточно
плохо, что мы манипулируем с ней для наших личных целей, избежать чегомы
не можем, так как мы люди, но мы, по крайней мере, должны обращаться с ней
с должным уважением.
Смесь выглядела как овсяная каша. По-видимому, в ней былодостаточно
крахмала, чтобы придатьейтакуюконсистенцию.Онвелелмнедостать
мешочки с ящерицами. Он взял ящерицу с защитым ртом и осторожно передал ее
мне. Он велел мне взять ее левой рукой, взять немногопастынапалеци
растереть ее у ящерицы на лбу, затем отпустить ящерицу в горшок идержать
ее там, пока паста не покроет все ее тело.
Затем он велел мне вынуть ящерицу из горшка. Он поднял горшок и повел
меня на каменистое место, неподалеку от его дома. Он указал мне на большую
скалу и велел мне сесть перед ней, как бы, если бы это быломоерастение
дурмана, и держа ящерицу перед лицом,объяснитьейвновь,чтояхочу
узнать и попросить ее пойти найти для меня ответ.
Он посоветовал мне извиниться перед ящерицей за то, что я причиняю ей
неудобство, и пообещать ей, что взамен я буду добрым ко всемящерицам.А
затем он велел мне взять ящерицу между средним и безымянным пальцамимоей
руки там, где он когда-то сделал порез, итанцеватьвокругскалыточно
также, как я делал, когда пересаживал саженец "травы дьявола". Онспросил
меня, помню ли я все, что я делал в тотраз.Ясказал,чтопомню.Он
подчеркнул, что все должно делаться так, как если бы я не помнил, чтомне
надо подождать, пока в голове все прояснится. Он с большойнастойчивостью
предупреждал меня, что если я буду спешить и действовать необдуманно, то я
могу нанести себе вред. Его последней инструкцией было: положить ящерицу с
закрытым ртомиследить,кудаонапобежит,длятого,чтобыямог
определить исход колдовства. Он сказал, что я даже насекундунедолжен
отрывать своих глаз от ящерицы, потому что у ящерицбылообычнымтрюком
рассеять внимание наблюдателя и шмыгнуть в сторону.Былоещенесовсем
темно. Дон Хуан взглянул на небо.
- Я оставлю тебя одного, - сказал он и ушел.
Я последовал всем его наставлениям, а затем положил ящерицу на землю.
Ящерица неподвижно стояла там, где я ее положил. Затем онапосмотрелана
меня, побежала к камням на востоке и скрылась среди них.
Я сел на землю перед скалой,какеслибыэтобыломоерастение
дурмана. Глубокая печаль охватила меня. Я гадал о ящерице с зашитымртом.
Я думал о ее странном путешествии и о том, как она взглянула на меня перед
тем, как убежать.Этобыланавязчиваямысль.По-своему,ятожебыл
ящерицей, совершающей другое странное путешествие. Моя судьба могла,быть
может, только в том, чтобы видеть, в этот момент ячувствовал,чтомне,
возможно, никогда никому не удастся рассказать о том, что я видел.
К тому времени стало темно. Я струдоммогразличатьскалыперед
собой. Я думал о словах дона Хуана: "сумерки -этотрещинамеждудвумя
мирами".
После долгого колебания я начал следовать предписаниям. Паста, хотя и
выглядела, как овсяная каша, не была такой на ощупь. Она была скользкойи
холодной. Она имела специфический запах. Она давала коже ощущение холода и
быстро высыхала. Я потер свои виски 11 раз, не заметив никакого эффекта. Я
очень тщательно старался не пропустить никакого изменения в восприятии или
в настроении, потому что я даже не знал, чего ждать. К слову сказать, я не
мог разуметь сути этого опыта и продолжал искать отгадки. Паста высохлаи
сковала мои виски. Я уже собирался нанести на них еще пасты, когдапонял,
что сижупо-японски,напятках.Ясидел,скрестивноги,инемог
припомнить, чтобы я менял положение. Потребовалось некоторое время,чтобы
сообразить, что я сижу на полу в своего рода келье свысокимиарками.Я
думал, что это кирпичные арки, но осмотрев их, увидел, что это камень.
Этот переход был очень труден. Он пришел так внезапно, что я не готов
был уследить за ним. Мое восприятие элементов сиденья было рассеянным, как
еслибыяспал.Однако,компонентынеизменились.Ониоставались
постоянными, и я мог остановиться рядом слюбымизнихи,фактически,
обследовать его. Виденье не было столь ясным, какое дает пейот. Оноимело
мистический характер чрезвычайно приятного пастельного качества.
Я подумал, могу ли я встать или нет, и следующее, чтояпонял,так
это то, что я двигаюсь. Ябылнаверхулестницыивнизуеебыламоя
подруга. Ее глаза лихорадочно блестели. В нихбылотблескбезумия.Она
громкосмеяласьстакойинтенсивностью,чтоэтопугало.Онастала
подниматься по лестнице. Я хотел убежатьилиукрыться,потомучтоона
побывалавмотоциклетнойкатастрофенедавно.Таковабыламысль,
появившаяся в моем мозгу. Я укрылся за колонной, ионапрошламимо,не
заглянув. "сейчас она отправится в длинное путешествие", - подумаля.И,
наконец, последняя мысль, которую я запомнил, была:"онасмеетсякаждый
раз, когда готовится надломиться".
Внезапно сцена стала очень ясной. Она более не былапохожанасон.
Это была как быреальнаясцена,накоторуюясмотрелчерезоконное
стекло...Я попытался тронуть колонну, но все, что я ощутил, так это, что
не могу двигаться.