Само собой, без смертоносцев, на страхе перед которыми основывался порядок в городе, только решительность и напористость принцессы удержали вчерашних рабов в должных рамках. Однако и упустить шанса дополнительно упрочить собственное положение Мерлью никак не могла. Характер не тот.
— Итак, Найл, — оборвала спор принцесса, — может быть, ты теперь объяснишь, что происходит?
Едва за слугой жуков захлопнулась дверь, как на девушке словно корсет затянули: она выпрямилась, развела плечи — сквозь легкую ткань проступили острые соски, — вскинула подбородок. В глазах блеснул лед.
— Так‑так, — покачал головой Найл. — Похоже, теперь в чем‑то подозревают меня.
— Ничего себе! — возмутилась девушка. — Он тут так разговаривает, будто завтра мир погибнет, а нам всем — ни гу‑гу!
Симеон промолчал. Он неспешно прогуливался вдоль стены, заглядывая в расставленные там шкафчики.
— А разве вы не знаете?! — удивился в свою очередь Найл.
— О чем?
— О захватчиках.
— Так ведь их же разгромили!
— Кто вам это сказал?
— А разве может быть иначе? — с неожиданной для нее наивностью пожала плечами Мерлью.
— Нда‑а… — Не в силах подобрать нужные слова, Найл долго переводил взгляд с девушки на медика и обратно, пока наконец не выдавил: — Они разнесли армию смертоносцев в пух и прах. Перебили почти всех пауков и теперь идут сюда…
Мерлью и Симеон ошеломленно переглянулись, потом уставились на правителя и хором переспросили:
— Правда?
— Дней через пять они будут здесь… — Медик и принцесса переглянулись еще раз и неожиданно громко грянули:
— Ура‑а‑а!
— Да вы чего…
Но договорить Найлу не дали: принцесса Мерлью с разбегу прыгнула ему на шею и принялась целовать, не разбирая, в нос, щеки, шею.
— Все! Все! Смертоносцев больше нет! Конец восьмилапым! — орал медик. Он тоже попытался обхватить Посланника Богини, но удобного места не нашел и стал просто бегать вокруг.
— Ага, нашлась и на них управа! — тихо шипела девушка. — Отольются им наши слезы!
— Да чему вы радуетесь, во имя Богини?! — смог наконец вырваться Найл. — Сюда же захватчики идут!
— Помнишь, Найл? — не слушал его Симеон. — Помнишь, как мы по кварталу рабов к арсеналу крались? Как косили их жнецами? Как в Дельту летели? Теперь все, кончилась их власть! Свершилось! Ни одного не останется! Всех, всех в воду! Нахозяйничались!
— Хватит бояться, хватит упрашивать… — вторила ему Мерлью. — Свобода!
— Какая свобода, идиоты?! — взорвался правитель. — Смерть идет!
— Нам‑то что? — рассмеялась принцесса. — Это смертоносцам смерть, а нам свобода! Люди ведь сюда идут, люди!
— Мерлью, — тихо спросил девушку Найл, — а разве может свобода прийти со стороны, на чужих мечах? А?
Улыбка на ее губах медленно померкла, но Мерлью упрямо покачала головой:
— А все равно я рада. Пусть теперь и восьмилапые от страха подрожат…
— Пусть, — согласился правитель города, — только нам от этого радости мало.
Глядя на молодых людей, перестал резвиться и Симеон.
— Вы чего, уксуса глотнули? — поинтересовался он.
— Помнишь, что творилось в городе, когда все смертоносцы на несколько дней потеряли сознание? — напомнил ему Найл. — Так вот, вскоре этот «праздник свободы» наверняка повторится.
— Так вот, вскоре этот «праздник свободы» наверняка повторится.
— Да? Да‑а‑а… — Медик задумчиво пожевал бледными губами и внезапно заторопился: — Вы извините, ребята, мне нужно бежать…
Он озабоченно покачал головой и засеменил к двери.
— Пожалуй, я тоже отзову гвардейцев с полей, — решила принцесса, глядя Симеону вслед. — Ничего там за пять дней не случится. — Она подошла к правителю, дотронулась до пальцев его руки: — Я очень рада, что ты вернулся. Но видишь, как… скомкалось…
Она вздохнула, потом решительно тряхнула головой и тоже вышла.
Подобная реакция принцессы ничуть не удивила правителя — в тот раз, когда почти все смертоносцы потеряли сознание, город напоминал человека, у которого выдернули скелет: стройная система, где каждый работник знал свое место и свое дело, мгновенно рассыпалась, люди стали собираться в агрессивные толпы, метаться по городу без конкретной цели, но с огромным желанием выместить на чем‑нибудь искони заложенное в двуногих зло — закидывали камнями пауков, били стекла в его, Найла, дворце, пытались напасть на детский остров… Спасти положение удалось только чудом. И немалая роль в «сотворении чуда» принадлежала принцессе Мерлью, сумевшей быстро организовать из растерянных надсмотрщиц отряды гвардии порядка…
— Не желаете отобедать, господин мой? — как всегда бесшумно появилась Джарита.
— Нет, — отрезал Найл. При воспоминании о тех давних беспорядках в мозгу что‑то колыхнулось, но правитель никак не мог ухватить ускользающую мысль за хвост. — Джарита, если я кому понадоблюсь, то буду у себя.
— Да, господин мой, — поклонилась служанка, однако Найл уже вышел в коридор.
В своей комнате Посланник Богини сдернул с кровати одеяло, постелил на пол. Край закатал валиком в ладонь толщиной и встал на колени, подсунув его под лодыжки. Руки положил на колени ладонями вниз и закрыл глаза.
Это была очень удобная, многократно проверенная поза: в ней не затекало тело и не уставали ноги. В такой позе можно находиться часами, ни на что не отвлекаясь.
Затем Найл очистил сознание. Получилось легко: в мозгу царил полный сумбур, никаких внятных или навязчивых идей там не крутилось.
А уж потом правитель попытался воссоздать образ города. Не почувствовать его, как это происходило, когда он расширял сознание, не обдумать происходящее, как делал он это в повседневной жизни, а, используя все знания, опыт, предположения и факты, собранные за год жизни в городе пауков (надо же, всего лишь год!), воссоздать его образ.
Увы, ничего не получилось — вместо единого образа всплывали отрывочные, хотя и логичные мысли: о том, что люди, проведшие всю жизнь под постоянной угрозой насилия, не могут не питать ненависти к своим притеснителям; что смертоносцы являются, скорее, не скелетом, а нервной системой города — ведь именно они, внушая страх, заставляли население трудиться; именно они поддерживали молодость и здоровье гигантского организма, уничтожая всех, кто старше сорока лет, — жутко для каждого погибающего, но полезно для города в целом; именно они думали о полноценности народа, постоянно привнося в его жилы свежую кровь; именно они заботились о хлебе насущном для каждого и для каждого находили место приложения сил.
Как раз поэтому после возвращения Найла из Дельты в жизни города немногое изменилось: разве изменится что‑нибудь в организме кролика, если его печень и кишки объявить «свободными»?
Захватчики, как бы слитно и умело они ни действовали, подобным организмом не являлись. Это была группа отдельных личностей, которые согласовывали свои действия, стремясь к единой цели, но тем не менее оставались каждый сам по себе. Всякий из них продолжал бы нормально жить и в одиночку.