Говорят, блистательный лингвист, уже многого достигла в расшифровке языков дидонцев. Конечно, это она пробудила в Айваре Фредериксене интерес к литературе и истории Терры, хотя его явно увлекают в основном подвиги древних борцов за свободу. Девушка как будто имеет больше здравого смысла, такая серьезная, может быть, без особого чувства юмора, – как раз подходящая невеста для сорвиголовы».
Все эти сведения Десаи почерпнул из досье Татьяны. Больше там ничего не было – контрразведке приходилось следить за слишком многими энейцами. Вот ведь и от Айвара Фредериксена, казалось бы, не следовало ожидать особых неприятностей – а что он натворил…
Татьяна провела Десаи в гостиную. Каменные стены были украшены выцветшими гобеленами, на полу лежал потертый ковер, большую часть комнаты занимали книжные шкафы, аппаратура для звукозаписи и лингвосемантического анализа. Немногочисленная мебель была старой, но удобной – массивное дерево, кожаная обивка. На письменном столе среди фотографий родных Десаи заметил портрет Айвара с дерзкой улыбкой на лице. Над столом висели две превосходные стереофотографии – на одной был изображен житель Дидоны, на другой – Эней, как он виден из космоса, – смесь рыже‑красного, зеленого, голубого, с ослепительно белой полярной шапкой. Ее работа, ее дом.
Раздалась тонкая трель. Татьяна подошла к клетке, в которой сидела мышь‑летяга.
– Ох, я совсем забыла – сейчас время обеда. – Девушка насыпала зверьку семян и погладила его. Ответом была новая мелодичная трель.
– Могу я полюбопытствовать, как его зовут?
Девушка, казалось, была удивлена вопросом.
– Э‑э… Злопастный Брандашмыг
note 9 Скажите, пожалуйста, подходит ли мышь‑летяга для семьи, где есть маленькие дети?
– Ну, это зависит от детей. Зверька нельзя мучить.
– Это ему не угрожает. Наша кошка умерла, не вынеся климата Энея, так и не узнав, что ее могут дернуть за хвост.
Девушка напряглась.
– Эней гостеприимен не ко всякому пришельцу. Присядьте, комиссар, и расскажите наконец, что вам от меня нужно.
Кресло, в которое он опустился, было слишком высоким, чтобы человек его роста чувствовал себя в нем уютно. Татьяна удобно расположилась напротив – она была выше Десаи сантиметров на десять. Десаи хотелось курить, но попросить на это разрешения он счел неуместным.
– Что касается Айвара Фредериксена, – не выдержала девушка, – я могу повторить вам только то, что уже сказала вашим агентам: я ничего не знала о тех действиях, которые ему приписываются, и не знаю, где он может находиться.
– Я знаком с содержанием того вашего интервью, профессор Тэйн, – Десаи тщательно подбирал слова, – и я верю вам. Контрразведка тоже поверила. Они ведь не прибегли к допросу под наркотиками, не говоря уже о психозондировании.
– Ни один энейский полицейский не имеет права даже предложить такое.
– Но на Энее было восстание, и теперь планета оккупирована, – мягко напомнил Десаи. – Как только лояльность по отношению к Империи будет восстановлена, энейцы получат обратно свою автономию. – Видя, как зажглись возмущением глаза Татьяны, он тихо добавил: – Лояльность, о которой я говорю, означает не больше, чем внешние проявления уважения к трону в качестве символа доброй воли.
Лояльность к Империи означает прежде всего мир – мир в условиях, когда планета может быть уничтожена целиком, а восстание унесет тысячи жизней. И именно об этом я и хочу поговорить с вами, а вовсе не об Айваре Фредериксене.
Татьяна смотрела на Десаи с удивлением и недоверием:
– И что же, по‑вашему, я могу тут сделать?
– Возможно, и ничего. Но надежда на хоть какой‑то намек, указание, проблеск света все же есть – ради этого я и обратился к вам с просьбой о конфиденциальном разговоре. Подчеркиваю – с просьбой. Вы не сможете мне помочь, если помощь не будет добровольной.
– Чего же вы все‑таки хотите? – прошептала она. – Могу только повторить – я не вхожу ни в одну организацию революционеров и никогда не входила… если не считать секретарской работы в милиции во время борьбы за независимость. О том же, что происходит теперь, я не знаю ровным счетом ничего. – В ней снова заговорила гордость. – А если бы знала, то скорее покончила бы с собой, чем предала бы Айвара или его дело.
– Но ведь вы могли бы просто поговорить со мной об этом – Айваре и его деле?
– Но что?.. – ее голос затих.
– Моя госпожа, – начал Десаи, с беспокойством вслушиваясь в собственные слова: убедительно ли для нее они прозвучат? – Я чужой на зашей планете. Мне, конечно, приходится встречаться с сотнями энейцев, моим подчиненным – с тысячами, но пока что это не привело к взаимопониманию. Мне очень помогли бы ваши история, литература, искусство, но сам я почти не имею для них времени, а обзоры, подготовленные другими, практически бесполезны. Одно из основных препятствий к пониманию – ваша гордость, ваш идеал железной самодисциплины, ваше уважение к собственному внутреннему миру: даже в беллетристике вы избегаете излияний чувств. Я знаю, что энейцам присуши все обычные человеческие эмоции, но мне неизвестно, как здесь, на Энее, они проявляются. Каково ваше самоощущение? Единственные люди, с кем я хоть в какой‑то мере могу найти обший язык, – это некоторые горожане: предприниматели, управляющие, новаторы, – космополиты, которых деловые интересы связывают с наиболее развитыми частями Империи.
– Богатеи из Паутины, – ехидно улыбнулась Татьяна. – Да, их понять легко: они готовы на что угодно ради прибыли.
– Ну, здесь вам изменяет объективность. Да, конечно, некоторые из них беспринципные оппортунисты. Но разве такие никогда не встречаются среди землевладельцев или в университетских семьях? Неужели вы не можете себе представить предпринимателя или финансиста, искренне считающего сотрудничество с Империей благом для своей планеты? И почему вы не хотите задуматься: а что, если он прав? – Десаи вздохнул. – По крайней мере признайте: чем лучше мы, представители Империи, будем понимать вас, тем больше вы от этого выиграете. Более тоге, взаимопонимание может оказаться жизненно важным. Если бы… скажу вам откровенно, если бы я раньше знал наверняка то, что мне становится ясно только теперь, – как важны для энейцев Мемориал Мак‑Кормака и традиция владения личным оружием, – может быть, мне и удалось бы добиться отмены непопулярных указов губернатора сектора. Тогда, возможно, мы не спровоцировали бы вашего жениха на тот отчаянный поступок, в результате которого он оказался вне закона.
На лице девушки отразилась боль.
– Возможно, – прошептала она.
– Мой долг, – продолжал Десаи, – любой ценой обеспечить мир. Это значит – установить закон и порядок и позаботиться о том, чтобы они сохранились, когда терранские войска покинут Эней. Но что для этого нужно сделать? И как? Следует ли нам, например, полностью изменить существующие структуры? Следует ли лишить всякого влияния землевладельцев, чей милитаризм, возможно, и был причиной восстания, и создать парламент, избираемый на основе всеобщего голосования, без всяких цензов и привилегий? – Наблюдая за сменой выражения на лице Татьяны, Десаи начинал лучше ее понимать.