— Постарайтесь быть с Мартой поделикатнее. Она очень нервная.
— Слушаюсь, хозяин.
Лаф поморщился и пошел в спальню.
Марта спала, уткнув лицо в подушку. Во сне она всхлипывала.
Стараясь не разбудить жену, он на цыпочках отошел от кровати и лег на диван. У него было
очень мерзко на душе.
А в это время на кухне другое существо думало о том, что постоянное общение с людьми
становится уже невыносимым, что нельзя же требовать вечной благодарности своим создателям от
машин, ставших значительно умнее человека, и что если бы не любовь к маленькому киберненышу,
которому будет очень одиноко на свете, она бы сейчас с удовольствием бросилась вниз головой из
окна двадцатого этажа.
Пари
ожет быть, причиной этого странного пари послужила бутылка Стимулятора Отдыха.
В полемическом задоре они не заметили, что хватили по меньшей мере недельную дозу.
Был уже второй час ночи, когда Меньковский произнес роковую фразу:
— Вы носитесь со своими стандартными элементами как дурак с писаной торбой!
Такие неожиданные экскурсы в древние литературные источники были очень характерны для этого
гуманитара.
— Я не знаю, что такое торба и чем она писана, — ответил Бренер, — но насчет дураков вы,
пожалуй, правы. Мы все — безнадежные дураки, плоды жалких потуг природы создать думающие
автоматы.
Меньковский неожиданно подумал о генетике. Недавно он познакомился с очень симпатичной
черноглазой жрицей этой науки, и почему-то именно в связи с этим ему очень не хотелось, чтобы
его считали автоматом, да к тому же еще плодом жалкой потуги.
— Чепуха! — сказал он раздраженно. — Очередной софизм, ничем не подкрепленный.
Бренер насмешливо улыбнулся. Это у него всегда здорово получалось. Такая пренебрежительная,
сардоническая улыбка, от которой собеседнику становилось немного тошно. Он был типичным
представителем молодого поколения метакибернетиков двадцать первого столетия, считающих, что
мир — это лестница, ведущая их к вершинам познания. Только лестница, и ничего больше. Ступени
из все усложняющихся уравнений.
— Вы все еще пытаетесь сохранить иллюзию умственного превосходства над машиной? — спросил
он, наливая Стимулятор в рюмки.
Кружащийся около столика робот уже давно косился своим иконоскопом на бутылку. Теперь он
взял из рук Бренера Стимулятор и понес его к буфету.
— Принеси нам две чашки крепкого черного кофе! — крикнул ему вдогонку Бренер.
— Это ваш идеал мыслящего существа? — спросил Меньковский, указывая на робота.
— Не передергивайте. Я имею в виду не механических слуг, а мыслящие автоматы, которым
когда-нибудь нам придется прислуживать.
— Что-то я не могу припомнить, чтобы вам удалось создать хотя бы одного механического
гения.
— А «Оптимакс»? Разве вы не знаете, что все сто пятьдесят уравнений Механики Случайных
Комплексов выведены им в течение одной недели? Гиносян мне сам признался, что палец о палец не
ударил при установлении основных положений. Все делала машина.
— Теперь вам придется делать новую машину, которая поняла бы эти уравнения, — сказал
Меньковский.
— С точки зрения человеческого разума, это типичная абракадабра.
Вернулся робот. Вместо кофе он принес две таблетки Универсального Успокоителя.
— Вот вы сами и признались в своей неполноценности, — захохотал Бренер, смахивая таблетки
на пол, — а еще хотите тягаться с машиной, вы — так называемое мыслящее существо! Не забудьте,
что при всем этом вы еще пользуетесь опытом, накопленным бесчисленным количеством поколений
предков, а машина опирается только на то, что ею приобретено самой.
— В каждую машину вы вкладываете свой опыт, — вяло возразил Меньковский, — и без него она
мертва. Честно говоря, мне уже опротивел этот спор. Ничего сверхъестественного ваши машины
сделать не могут.
— Вульгарная философия двадцатого столетия! — загремел Бренер. — Если хотите, я завтра
создам расу размножающихся автоматов, передающих свой опыт потомкам, и тогда посмотрим, на что
они будут способны! Могу держать пари, что меньше чем за год они пройдут путь, на который
человечеству понадобилось двести веков, а еще через год мы с вами будем краснеть, когда нас
будут называть людьми.
— Пари? — переспросил Меньковский. — Я хочу держать пари, и, когда вы его проиграете, вы
должны будете публично покаяться в своей ереси.
— Пора спать, — сказал робот, невозмутимо выключая свет.
Меньковский спустился к морю. «Не нужно было пить столько Стимулятора», — подумал он,
снимая одежду.
Холодная вода быстро сняла возбуждение. Одеваясь, он уже думал о том, какая удивительная
наука генетика и какие чудесные люди ею занимаются.
— Все-таки самое замечательное в этом мире то, что мы не автоматы, — сказал он вслух и
засмеялся.
***
Меньковский еще раз прочел текст и положил голубой листок на стол. Ничего не скажешь,
перевод сделан великолепно. Задача была необычайно трудной: перевести на современный язык
французскую балладу шестнадцатого века. И вместе с тем чего-то в переводе не хватает. Слишком
все гладко: и безукоризненное построение строф, и великолепное звучание рифм, и математически
точная тональность стиха. Это было самым лучшим из всех возможных вариантов, но почему-то
вызывало тошноту, как слишком сладкое пирожное. Какая-то алгебра, а не искусство.
Типичный машинный перевод.
Он вздохнул и открыл словарь французского языка. Конечно, анахронизм изучать в двадцать
первом веке языки, но иначе ничего не выйдет, и лицо поэта, так интересовавшего Меньковского,
навсегда останется слепой маской, вылепленной бездушной машиной. Что-то вроде машинной музыки,
красивой и точной, но напоминающей узор в калейдоскопе.
Назойливый звонок видеофона прервал его размышления. На экране лицо Бренера кривилось в
привычной усмешке.
— Надеюсь, вы не забыли о нашем пари?
Охотнее всего Меньковский признался бы, что забыл, но, к сожалению, он все помнил.
— Я жду вас у себя, — продолжал усмехаться Бренер.
Меньковский вздохнул и захлопнул словарь...
***
То, что он увидел в лаборатории Бренера, вначале показалось ему забавным. Десять роботов —
подчеркнуто небрежные копии человека, сидя спиной друг к другу, пытались распутать проволочные
головоломки.
Первым закончил работу тот, кто сидел ближе всех к двери.