Первыми взвыли работники патентных бюро и издательств, вынужденные с утра до ночи заниматься изучением потустороннего бреда. Когда же наиболее нахальные из покойников начали лезть с советами в государственные учреждения и являться во сне ответственным работникам, немедленно встал вопрос о принятии административных мер.
Решением Постоянно действующего комитета по делам мертвых душ всё население пантеонов было переселено в космическое пространство.
Однако и эта мера не принесла желаемых результатов.
Во‑первых, лишенные присмотра души совершенно отбились от рук. Они до смерти пугали пассажиров и стюардесс космических лайнеров, угрожали расправой населению малоразвитых планет и вдобавок ко всему начали бесконечную войну праведников с грешниками, искусственно вызывая магнитные бури и нарушая тем самым радиосвязь в космосе.
Во‑вторых, отсутствие четкой загробной перспективы вызвало волнения в ряде стран на Земле. Хотя решением Совета производство душ было прекращено, нашлись ловкие дельцы, обещавшие каждому вечное блаженство в космосе за весьма умеренную плату. Как всегда в таких случаях, стремление обывателя к бессмертию использовалось всякими авантюристами для темных махинаций.
В этот тяжелый для Земли период, когда у ученых уже опустились руки, за проблему мертвых душ снова взялись фантасты. Справятся ли они с ней – покажет будущее. Скорее всего, справятся, хотя чужая душа всегда – потемки, живая она или мертвая.
Наша партия работала в тайге. Мы вели предварительные изыскания, связанные с проектом новой дороги. Вся трасса была разбита на участки, и мне с моей помощницей Таней достался один из глубинных районов. База экспедиции находилась в Имане.
Вы не были в Уссурийских джунглях, и мне трудно объяснить вам, что это такое. Во всяком случае, если на земле и существовал когда‑то рай, то… впрочем, может быть, это и субъективное впечатление. Вероятно, и для Адама прелесть рая заключалась, прежде всего, в Еве. Надеюсь, что вы меня поняли. Словом, мы там были по настоящему счастливы и впрямь считали себя первыми людьми на земле.
Говорят, что любовь окрыляет человека. Конечно, это затасканная метафора, но никогда в жизни я не работал с таким подъемом. Вскоре мы должны были закончить съемки и уже строили всевозможные планы совместной поездки в отпуск.
Я хорошо помню этот день. Мы выбрались из густых зарослей на очаровательную поляну и увидели ослепительно белый ствол, сверкающий в лучах заходящего солнца, фиолетовую крону с красными плодами и большого удава, обвившегося вокруг дерева. При нашем приближении он угрожающе поднял голову.
– Смотри, – сказала Таня, – змей снова искушает меня. На этот раз ты сам сорвешь мне яблоко.
Я не двигался с места.
– Ну, смелее! – продолжала она, смеясь. – Не уподобляйся своему прототипу и не заставляй даму лезть на дерево. Достань мне яблоко, и я за это рожу тебе сына, от которого пойдет род галантных мужчин.
Когда вам сорок пять лет, а вашей возлюбленной двадцать, вы всегда способны на большие безрассудства, чем в юности. Метким выстрелом я размозжил голову удаву и, взобравшись по гладкому стволу, сорвал мягкий плод, пахнувший корицей и мускусом.
– Только не вздумай его есть, – сказал я, – он может оказаться ядовитым.
Метким выстрелом я размозжил голову удаву и, взобравшись по гладкому стволу, сорвал мягкий плод, пахнувший корицей и мускусом.
– Только не вздумай его есть, – сказал я, – он может оказаться ядовитым.
– История повторяется, – сказала Таня и, раньше чем я успел её остановить, откусила большой кусок. – Очень вкусно! Теперь, даже если оно ядовитое, ты обязан его попробовать. Умирать, так вместе!
Он был действительно очень вкусным и ни на что не похожим, этот плод. Мягкая, ноздреватая сердцевина таяла во рту, оставляя на языке слегка горьковатый привкус.
– Ну вот, – сказала Таня, – мужчины всегда так: сначала всякие страхи, а потом готовы всё сожрать, ничего не оставив даме. По всем канонам, я тебя уже совратила. Иди добывай в поте лица хлеб насущный, мне хочется есть.
Я отправился собирать сучья для костра, а она улеглась под деревом.
– Ты знаешь, – сказала она, когда я вернулся, – в нем была косточка. Я её нечаянно проглотила, что теперь будет?
– Об этом в писании ничего не сказано, – ответил я и занялся ужином…
Мне трудно рассказывать, что было дальше. На третий день Таня заболела. Она не могла ходить, перестала есть и вся как‑то одеревенела. Её мучили страшные боли в ступнях. Прошло еще несколько дней, и на пятках у неё появились… корни! Да, да, вы не ослышались, самые настоящие корни, ну такие, какие бывают у молодого деревца.
Мне казалось, что мы оба сходим с ума. Таня рыдала и требовала, чтобы я зарыл её ноги в землю, а я молил судьбу послать нам обоим смерть. Наконец, я уступил и врыл в землю по колени её ноги. Теперь она успокоилась, и только просила, чтобы я ежедневно поливал возле неё почву. Она по‑прежнему ничего не ела, и скоро перестала говорить. Моя Таня попросту превращалась в дерево. Прошло около трех недель, и на ней появились первые побеги, быстро покрывшиеся фиолетовыми листьями.
Вряд ли я могу передать моё состояние. Временами мною овладевало настоящее безумие.
Много раз я порывался уйти из этого проклятого места, но неизменно возвращался назад. Это было в период Таниного цветения.
Вскоре на ней появились первые плоды, и тут началось самое страшное. Казалось, все змеи Уссурийских джунглей собрались на Танину тризну. Днем большой удав, обвив ствол, отгонял птиц, желавших полакомиться плодами, а ночью они все, покачиваясь на хвостах, исполняли при свете луны бесконечный монотонный танец. Так продолжалось до созревания первого плода, когда началась великая битва змей.
Лежа в зарослях, я наблюдал, как они свивались в один общий клубок, распадались на отдельные группы, сжимали друг друга в смертельной схватке, наносили сокрушительные удары хвостами и головой.
Побоище прекратилось так же внезапно, как и началось. Не знаю, что определило победителя, но думаю, что это был тот удав, который влез на дерево и высосал плод. Остальные оставшиеся в живых змеи вновь принялись танцевать. Трудно сказать, сколько продолжался этот кошмар, я помню пять или шесть таких битв.
Наконец созрел последний плод, который змеи почему‑то не тронули. Оставив его на съедение птицам, они вернулись в чащу.
Несколько суток я просидел под деревом на примятой траве, усеянной косточками плодов, среди трупов змей, наблюдая, как с моей Тани осыпаются листья. Когда последний из них, кружась, опустился на землю, я взял одну косточку и пошел на запад.
Вы сами понимаете, что я не мог вернуться на базу. Моему рассказу о Таниной смерти никто бы не поверил.
Теперь мною владело одно стремление: вырастить из Таниной косточки новое дерево. Для этого нужно было подобрать подходящие климатические условия. Я отправился на юг.
С большим трудом мне удалось получить место сторожа на здешнем кладбище. Скоро оно станет моим последним пристанищем. Я знаю, что рак печени неизлечим.