– Тогда по всей Европе были тысячи, сотни тысяч людей, все потерявших и совершенно потерянных: перемещенных лиц, которые утратили все, что прежде имели. И множество владений, которые утратили владельцев. Я уже не говорю об осиротевших, которые разыскивали могилы близких. По‑моему, в Европе это было наихудшее время за всю ее историю, включая эпоху Черной Смерти. И только этот ужас научил нас стремиться к объединению Европы.
– Мой муж, боюсь, одержим тем периодом, когда закончилась Вторая мировая война, – сконфуженно сказала Ингрид, обращаясь к Хетти.
– На Востоке было почти так же плохо: там все‑все перевернулось вверх дном, – сказала Хетти. – Мои прадед и прабабка были очень богаты, жили в Нанкине. А когда пришли японские армии, они все потеряли и стали беженцами.
– И поэтому твои родственники оказались в Гонконге? – спросил Джереми.
Хетти кивнула:
– Да, в конце концов. Но рассказывайте, пожалуйста, дальше свою историю, мистер Хольмберг. Мне очень интересно.
Йоран наклонил голову и улыбнулся Хетти.
И продолжил рассказ. Как Свен‑Генри был тронут тем, что эта маленькая женщина все еще хранит верность покойной хозяйке. Как он отправил ее в больницу в американский сектор оккупации, чтобы там ее лечили от туберкулеза. И как распорядился вывезти останки своей соотечественницы из Карин‑холла. Это было отнюдь не просто.
– Не забывайте, это была советская зона оккупации, – сказал Йоран, хмурясь на Хетти и Джереми.
Свен‑Генри, рассказывал он, раздобыл какой‑то грузовик и нужные бумаги от властей Восточной Германии, а потом сам, вместе с шофером, отправился в бывшее владение Геринга. Якобы что‑то починить. Оказавшись на месте, он начал искать в лесу захоронение по карте, которую начертала старая служанка. Разумеется, среди ночи: температура ниже нуля, и советские военные грелись в помещениях. Он обнаружил тело у замерзшего ручья. Запах благо даря морозу, был не слишком сильный. Тело осторожно засунули в похоронный мешок. Затем положили в специально сделанное отделение под сиденьем шофера и отправились в западную зону. Их, разумеется, обыскали на КПП, однако без особого усердия.
Свен‑Генри распорядился, чтобы тело Карин кремировали прямо на территории посольства: кремацию тоже пришлось делать ночью, «по‑черному», как придется, и дым улетал за стену посольства, увенчанную колючей проволокой, во тьму холодной немецкой ночи. Пепел сложили в урну и запечатали. На той же неделе Свен‑Генри положил урну на сиденье своего «ягуара» и отправился через Гамбург на шведский берег пролива, в деревушку, что смотрела на Данию. Там жила какая‑то старая‑престарая родственница – может быть, троюродная сестра. Она оказалась женщиной суеверной и не хотела держать урну в доме, но Свен‑Генри все‑таки урну оставил, спрятав за какими‑то пальто в чулане: ему надо было срочно возвращаться в Берлин на важную встречу.
– Вскоре эта история завершится, к явному облегчению моей супруги, – заявил Йоран, хитро глядя на Ингрид. Та поморщилась, подняла бокал и выпила. – И вот, либо на той же неделе, либо на следующей, – продолжил Йоран, – Свен‑Генри вновь приехал на «ягуаре» в деревню и забрал урну из чулана, чтобы передать ее семье Фох, в большом доме, только что не дворце, в их поместье к югу от Стокгольма. Он, конечно, сначала позвонил, сказал что приедет. Собрались все родственники, все в трауре, в том числе и девушка‑подросток, которую также звали Карин, – она и стала впоследствии матерью моей дорогой Ингрид. Все очень формально, согласно траурной церемонии. Все были в доме, где закрыты все шторы, читали молитвы. По существу – еще одни похороны… Вот и все, – сказал Йоран. – Давайте‑ка выпьем еще этого превосходного вина.
– А что случилось с той старой женщиной, у которой был туберкулез? – спросила Хетти.
– Давайте‑ка выпьем еще этого превосходного вина.
– А что случилось с той старой женщиной, у которой был туберкулез? – спросила Хетти. – Она вылечилась?
– Об этом история умалчивает, – отмахнулся Йоран. Затем повернулся к Джереми: – Я подумал, что вы, Джереми, могли бы превратить этот рассказ в прекрасный триллер, в котором злодеями были бы и нацисты, и советские.
– Что ж, многообещающе, – согласился Джереми. – Это правда или вы все выдумали?
– О, из тех времен есть еще множество подобных историй! Поселитесь в Стокгольме – выбирайте, какую захотите.
По пути домой, в Хэмпден‑Феррерс, Джереми и Хетти обсуждали предложение Йорана. Джереми напомнил, что швед так и не сказал, правдива ли история про Карин или нет. Хетти спросила, зачем бы Йорану такое выдумывать, и Джереми не нашел, что ответить.
– Мне показалось, он не такой уж откровенный человек.
– Да, мне тоже, – согласилась Хетти. – Но ведь это ты автор триллеров, тебе и карты в руки, чтобы выводить злодеев на чистую воду.
– Может, это меня предчувствие зла не отпускало. Сейчас все прошло.
В деревне уже все замерло. Он остановил «тойоту» у своих дверей.
Посмотрел на Хетти и спросил, не повернулся ли невидимый ключик в ее замочке.
– Был такой момент, – сказала она, – когда он сказал, что тебе там никто не помешает, а ты лишь ответил: «Приятно это сознавать», – и совсем не улыбнулся. Вот в этот момент я ощутила, как замочек мой немного так подался.
И она с деланной застенчивостью посмотрела на него. Он сжал ее руку.
– По чистой случайности у меня есть ключ, который мы сможем вставить в этот замок.
И они поспешили в дом, обнимая друг друга за талии.
Дуэйн Ридли пригласил Кайл в «Медведя» – чего‑нибудь выпить. Он привык стоять прямо у бара, однако теперь послушно отнес две порции светлого пива к столику, который Кайл себе облюбовала, и уселся рядом с нею.
За соседним столиком сидели Заданка и негр, с которым она жила. Заданка слегка повеселела – она потягивала белое вино. Перед тем, кого она называла У‑У, стояла бутылка «Гиннеса». У‑У вынул пачку сигарет. Они с Заданкой прикурили от его зажигалки, с явным удовольствием выдыхая дым. Дуэйн сообщил своей девушке:
– Бросил курить – такой кошмар. Я бы сейчас с удовольствием сам затянулся.
Услышав это, негр обернулся и протянул пачку:
– Возьми мои, старик.
Дуэйн с подозрением взглянул на него, потом на Кайл, потом опять на него.
– Блеск! Ну, может, одну… Спаси…
Когда он вынимал сигарету, мужчина наклонился вперед, держа наготове зажигалку, и сказал:
– Меня зовут Уолли Уайт. Не сразу и выговоришь. Зови меня У‑У. Как все.
– Приятно познакомиться, – вежливо сказала Кайл. Потом обратилась к Заданке: – А тебя я, кажется, в автобусе как‑то видела. Ты здешняя?
– Хочу Прага ехать. Хочу У‑У со мной ехать.
– На хлеб заработаем, старушка, не бойся, – успокоил У‑У.
В бар вошли двое и направились прямиком к игровому автомату. Сами при этом громко спорили про чемпионат мира по футболу, который должен был вот‑вот начаться.
– У Англии нет ни шанса, вообще ни хера, – твердил один, светловолосый.
Его спутник, толстый, невысокий и мускулистый, был иного мнения:
– Нам бы только эту блядскую Аргентину уделать, и – амба…
– Не‑а, Аргентина нас сама, блин, сделает как маленьких, как в прошлый раз. Вот увидишь!
Понизив голос, чтобы не вмешиваться в эту перепалку, У‑У обратился к Дуэйну:
– Нам есть на что надеяться, как по‑твоему, если у Бэкхэма нога заживет?
– Этот вратарь у нас, Дэйв Симэн, он офигенно на воротах стоит, я тебе точно говорю.