А для лучшего запоминания закрепил еще и ремнем, когда внучек имел неосторожность продемонстрировать свои богатые познания в
русской словесности. Вот и сейчас Ваня автоматически, в уме, поправил товарища.
— Я с ним сталкивался, — продолжил Живчик. — Карьерист, засидевшийся в сержантах. Только и ищет повод выслужиться, да новые погоны примерить. Думаю,
все было подстроено.
— Зачем?
— Отец упоминал, что чкалов дразнят не в первый раз за последнее время. Зачем — не скажу, не знаю. Скорее всего, что-то политическое, а значит, тебе
малоинтересное.
Дозорный предпочел пропустить колкость мимо ушей и с нескрываемым волнением и удовольствием продолжил рассказ.
Вопросы Костик задавал совершенно иные, нежели его «начальственный» батюшка, интересуясь в первую очередь увиденным и «прочувствованным»
непосредственно в дозоре, и такой подход импонировал Ивану значительно больше. Ведь инцидент с чкалами и дебилом Кирей был всего лишь прелюдией к
настоящему приключению, но на главу станции «настоящее приключение» как раз никакого впечатления и не произвело. А вот сын его останавливал
рассказчика через слово, уточняя, сколько было крыс, как они выглядели, шевелилась ли тьма, а если шевелилась, то как, и много чего еще.
Через полчаса Иван полностью простил благодарному слушателю нелепую выходку с Первой войной, а еще спустя десять минут готов был обнять и по
православному обычаю трижды расцеловать его как лучшего друга.
Ну, «лучшего» — положим, преувеличение. Скажем — «старшего».
Да, они когда-то вместе целыми днями зависали в станционной библиотеке, мусоля старые книжки, учась в них устарелой «культурной» речи, воображая
себя старинными героями, разыгрывая меж собой сцены сражений и приключений. Да, совсем пацанами вместе гоняли по станции, которая превращалась то в
древнюю крепость, то в огромную летучую машину, то в корабль, плывущий по волнам… Ну, они старались, как могли, все это себе представить. Получалось
одинаково — и всегда похоже на «Ботаническую».
А потом, когда Ваньке было двенадцать, а Костику — тринадцать, что-то между ними произошло. Костик вытянулся, под носом у него появился пушок, голос
сломался, и вдруг Ванька перестал его понимать. Потом вроде обрушившиеся мостки навели вновь, но за упущенный год Живчик изменился. Вместо понятных
приключенческих книжек увлекся скучной историей, да еще и стал куда-то пропадать. Сначала Ваньке ничего о своих отлучках не говорил, а потом
признался — порядком Мальгина напугав.
Кроме бездонной пропасти — целого года разницы в возрасте, Мальгина от Живчика отделяла еще и стена непонимания. Не говоря о бессмысленном и
бесполезном увлечении историей мира метро, которого Ваня не разделил, выяснилось, что Костя страдал и еще одной, гораздо более опасной манией: он
обожал запрещенные вылазки на поверхность! Вот что называется идиотизмом, а вовсе не незнание, за какой станцией идет какая, и кто там кого победил
в мышиной возне 2017 года! «Что делать приличному человеку на выжженной радиацией земле? Одно дело посылать туда за добычей чкалов — их хотя бы не
жалко. Но ботаникам соваться наверх — просто дурной тон! Нет, сумасшествие!»
Главная же проблема с Костиными вылазками заключалась в том, что по-хорошему Мальгин должен был его сразу же со всеми потрохами заложить бате:
сбегая на поверхность, Живчик рисковал и своей собственной жизнью, и жизнью всех обитателей станции. Ну и да, делать это было строго-настрого
запрещено.
Ну и да, делать это было строго-настрого
запрещено. Однако когда Федотов-младший в ответ на многодневное канюченье Ваньки, наконец согласился признаться ему, что же он делал во время своих
загадочных исчезновений со станции, он взял с Мальгина слово пацана, что тот никогда никому ничего не расскажет.
Ванька, сгоравший от любопытства, слово дал. Ну и все. Отныне каждый раз, когда Костиков отец или любой другой человек на станции выпытывал у
Ваньки, куда запропастился его дружок, тому приходилось врать, притворяться, выкручиваться, сбегать, прятаться — все, что угодно, лишь бы не сказать
взрослым правды.
Слово Мальгин держал, хотя и ненавидел Костяна за эту сделку страшно.
Наконец все произошедшее ночью было поведано, и оставалось только услышать одобрительный вердикт слушателя, а также законную похвалу за проявленные
твердость и смелость. Однако Живчик повел себя неожиданно.
— Сдрейфил, да? И совершенно зря! Это к тебе Хозяин крыс приходил. Он бы тебя не тронул все равно, так что ты зря штаны себе испортил, — рассмеялся
Костя, немедленно превращаясь из друга в недруга. — Он даже более безобидный, чем ты!
Мальгин насупился и отвернулся, а когда успокоился, заявил нарочито спокойным голосом:
— Во-первых, я ничего не пугался. Во-вторых, ты бы сам там в одиночку целую смену посидел, посмотрел бы тогда на тебя… безобидный, блин…
— Да не обижайся, Ванька, — смягчился Живчик. — Ты, конечно, молодец, что пост не покинул и, как герой Петропавловской крепости, один отбивался от
нечисти до последнего…
Никакого такого героя Иван не знал, но перемену тона отметил и принял непонятный эпитет в качестве извинений. На душе немного отлегло — его хотя бы
не пытались высмеять.
— Если бы ты хоть немного интересовался историей родной станции, — неосмотрительный Федотов вновь вступил на скользкую почву, — то непременно знал
бы про Хозяина крыс.
Лишенный лаврового венка юный дозорный выжидательно молчал.
— Все звали его Крыс, — начал проштрафившийся Живчик. — Любил он с этими гадами возиться…
— Кто он?
— Да дядька один. То ли из Китая, то ли из Средней Азии, сейчас никто на станции и не вспомнит. Скрытный такой тип был, неразговорчивый, весь себе
на уме. Других людей чурался, а с грызунами наоборот — дружбу водил… Наловит тварей побольше и давай выводить потомство прямо у себя в палатке.
Говорят, общался с ними, песни пел, в бубен стучал… домики и вольеры мастерил.
Зачем и почему у человека такая прихоть странная появилась — народ мало интересовало, а вот антисанитария и явная придурь по соседству напрягали.
Ботаническая ведь не Чкаловская, здесь всегда с едой порядок был, до крыс никто никогда не опускался. Через такое дело невзлюбили Крыса. И палатку
ему поджигали, и питомцев травили. Но мужичонка упрямый попался: гнул свою линию, даже когда его с платформы отселили подальше в «технички», все
равно не угомонился, только пуще прежнего принялся «зоопарк» разводить. Терпели добрые люди, терпели, да тут беда пришла. Надеюсь, про трехдневную
атаку мутантов слышал? Ну да, я ж тебе сам про двухсотый метр рассказывал…
Так вот, дозорных наших полегло тогда немерено, в первый день, считай, почти всех твари поганые и порешили. Мобилизовать пришлось всех подряд —
стариков, женщин, недорослей. Не обошли и Крыса — «калаш» в руки и вперед, на передовую.
Рассказывают, воевал он отважно, мутов положил — не счесть, да и в целом молодцом держался: враз все обиды забыл, раненых на себе вытаскивал, боевых
товарищей прикрывал и себя не жалел.