Через несколько метров, раздвинув стволом винтовки высокие побеги, Батон вступил в заросли травы.
От лежащего посреди полянки теленка осталась только задняя часть туловища. Встав на одно колено, охотник оглядел нетронутую ловушку и тихо
выматерился. Неведомый противник оказался хитрее.
— Объегорила, тварь! — с досадой огляделся Батон.
Кольнуло неприятное ощущение… Будто, выйдя на полянку, он и сам в свою очередь купился — и теперь ловушка расставлена не на неведомую тварь, а на
него самого, а тварь эта наблюдает за ним из засады, как сам он наблюдал за поляной несколько минут назад… Будто теперь он не охотник, а дичь, и сам
сейчас попался на свою приманку.
В стороне зашуршала трава, и в алеющее небо с испуганным клекотом брызнула стайка какой-то крылатой нечисти.
И вдруг он услышал.
Где-то неподалеку заплакал ребенок. Тоненько, с жалобными всхлипами. Жуткий, леденящий кровь звук, которому давно не было места в этом радиационном
пекле.
Оставшаяся в маяке Лера почувствовала, как между лопаток лизнул ее зловещий холодок. Такой плач она слышала в бункере у соседей за стенкой. Плач
человеческого существа, которого не могло быть здесь.
— Хозяйка пожаловала, — Батон медленно встал, не спуская глаз с неподвижной травы.
Знать бы, куда стрелять…
Не вяжущийся с ситуацией жалобный плач пугал и мешал охотнику сосредоточиться. Струящийся со лба пот заливал глаза, ухудшая и без того ограниченный
линзами противогаза обзор. Еще раз оглядев землю вокруг ловушки, Батон увидел кровавый след на покрывавшем поляну мшистом ковре, уходящий в заросли
травы. В следующее мгновение он с удивлением почувствовал, как в голову, отгоняя прочие мысли, с легкостью проникает что-то иное и невесомое. Еле
уловимое. Ноги сами понесли вдоль кромки перепачканного бурой кровью мха. Ощущение было неприятное и никогда ранее не испытываемое, словно его телом
сейчас управлял кто-то другой.
Батон, конечно, сто раз слышал россказни залетных добытчиков о тварях, умеющих подчинить жертву своей воле, загипнотизировать и сожрать, а то и
заставить ее убивать своих товарищей, но всегда только посмеивался над этими историями, считая, что даже если такое и бывает, то уж сам-то он точно
гипнозу не поддастся.
Вокруг Батона ласково шуршала трава, приветствуя каждый новый его шаг.
Сопротивляться неожиданному порыву не было сил. Да, если честно, теперь уже не очень и хотелось. Охотник с удивлением отметил, как внутри постепенно
разливается непонятное уютное тепло, успокаивая напряженные нервы.
Через несколько десятков метров он заметил впереди трухлявый ствол какого-то дерева, на котором спиной к охотнику сидела женщина. В том, что эта
была именно женщина, Батон не сомневался.
Хрупкая фигурка, с головой укрытая темной тканью… Одна, без химзы и респиратора? Какого…
Неожиданно плач прекратился, и охотника окружила напряженная, пронзительная тишина.
— Извините, вам помочь? — Батон почувствовал ледяной холод в спине, услышав собственные слова, выталкиваемые изо рта неслушающимися губами.
— Наконец-то ты пришел. А то я уже заждалась тебя, сынок…
Сидящая откинула капюшон и повернулась.
Это была его мама… Ее лицо!
То самое, еще не старое, но уже и не молодое. Первое родное лицо, которое он увидел, вернувшись из армии. А еще тогда в их маленькой квартирке была
Женя. Все-таки дождалась, как и обещала. А он сомневался, балда, ревновал к сокурсникам. Конечно, они-то выйдут из института перспективными
инженерами, будут строить планы, сватать его Женечку. А он кто? Пэтэушник, забритый прямо со школьной скамьи! На филфак не получилось, срезался на
русском, а на положенную взятку у матери-одиночки денег не хватило.
А он кто? Пэтэушник, забритый прямо со школьной скамьи! На филфак не получилось, срезался на
русском, а на положенную взятку у матери-одиночки денег не хватило. Да он и не попросил бы. Не посмел.
И вот она стояла рядом с мамой. Тоненькая, кареглазая, светящаяся счастьем. И отшлифованное жестким наждаком дедовщины и солдатских матюков сердце
дембеля дрогнуло. Как тогда, в первый раз, когда столкнулись у булочной под проливным майским дождем. Он, растерянный одиннадцатиклассник, без
зонтика топтался на пороге со свежевыпеченной булкой в руках, не в силах ступить в шуршащую по нагретому асфальту пелену. А у Жени зонт был. Это
лицо, обрамленное потемневшими от воды русыми волосами, он запомнил на всю жизнь. И вот мама вернулась, говорит, ждала его. Наверное, и Женечка тут
рядом где-то. Это не они потерялись, это он сам плутал где-то столько времени, хорошо, что нашел их наконец… Вот и кончились скитания, и не помнит
он даже уже, где столько времени пропадал. Господи, хорошо-то как…
— Мама, — с нежностью пробормотал охотник, делая шаг вперед. — А Женя где? Она придет сейчас?..
— Дядя Миша-ааа!!!
Со стороны башни хлопнул выстрел.
Отчаянный крик разрезал хрупкое полотно воспоминаний, словно хирургический скальпель — старый нарыв. Перед лицом оцепеневшего Батона мгновенно
развеялся морок, обнажая страшную харю почти вплотную приблизившегося чудовища.
Может быть, когда-то она действительно было женщиной. Но то, что теперь с гортанным клокотанием надвигалось на охотника, трудно было назвать
человеком. Под два с половиной метра, серокожая, сгорбленная под тяжестью большого, раздутого живота, изборожденного сеткой лиловых вен, словно
карта — реками, тварь пружинисто ступала сухими ногами, и когтистые ступни чавкали в сочащемся водой мху. Вытянутый череп с широкими надбровными
дугами венчали длинные редкие космы бесцветных спутанных волос. Большие, лишенные зрачков и светящиеся тусклым зеленоватым светом глаза, из которых
на болтающиеся, словно у шарпея, щеки стекала какая-то беловатая жидкость, не мигая, смотрели на заарканенную галлюцинацией жертву. То, что Батон
поначалу принял за балахон, оказалось длинными складками кожи, свисающей со скрюченных, как у богомола, конечностей. Тварь, похоже, линяла.
Выйдя из оцепенения и вскинув винтовку, Батон выстрелил приближающемуся чудищу между болтающихся, словно сдутые мячи, грудей. Пуля увязла в
складчатой плоти, не причинив существу видимого вреда, но Мать, словно удивившись, приостановилась. В следующую секунду, запрокинув морду в
темнеющее небо, она издала скрипучий устрашающий рык. Решивший не искушать судьбу и метнувшийся в сторону поляны Батон успел разглядеть, как складки
щек монстра натянулись, плотно обтягивая чудовищные клыкастые челюсти, вытолкнутые из недр перекошенного радиацией черепа.
В нескольких метрах от поляны Мать высоко подпрыгнула. Обернувшийся охотник, вскинув было винтовку, растерянно сделал шаг назад, не ожидая от
противника такой прыти, и споткнулся об останки теленка. Пытаясь удержать равновесие, неуклюже переступил ногами и тут же заорал от боли, угодив
сапогом в приготовленный мутанту капкан. Выронив винтовку, он повалился на землю.
«Вот и доели тебя, Батон, — промелькнуло в голове. — Одна горбушка осталась…»
Но приземлившееся на краю поляны чудище снова пружинисто оттолкнулось от земли и, перелетев над пытающимся разжать створы капкана человеком, снова
исчезло в траве.
— Дядя Миша!!!
Тварь запрыгнула на стену башни, широко раскинув лапы, словно обнимая старого приятеля, и резво поползла вверх.