Замешкайся я хоть на миг, валялся бы уже с ранениями, несовместимыми с жизнью.
Кирпичным крошевом сыпануло на голову, я прищурился, чтобы не запорошило глаза. Тут бы и сказочке конец, ведь голос с хрипотцой дал понять, что
Максу Краю рановато на тот свет, но Гримов не понимал с первого раза. Он машинально повел стволом вслед за ускользающей целью — длинная очередь
впилась в пустоту, где только что располагалось мое тело.
Падая на бок, я вдруг понял, что на следующий финт меня не хватит. Я сработал на опережение, но резерва в долю секунды больше не было. И слыша
нарастающий грохот, я…
— Прекрати, твою мать!!!
В поле зрения возникла долговязая фигура лейтенанта Бондарева. Вот уж кому в баскетбол надо играть, закладывая мячи в кольцо одной левой.
Подтверждая это, Бондарев прыгнул к Гримову, в полете широко размахнувшись. Ох и смачно лейтенант заехал Ваське кулаком в ухо! Оружие замолчало,
последняя пуля вспорола ткань рубахи на моем плече. Я выругался. Васька опрокинулся навзничь и выронил автомат.
— Ур-род! Сгною!!! — заорал лейтенант.
Отшатнувшись, толстый сержант выставил перед собой папку, будто она могла защитить его не только от гнева Бондарева, но и от ядерного взрыва.
С лейтенантом я уже пересекался и потому отлично знал о его крутом нраве. Несмотря на нескладную фигуру с длинными руками и ногами, мужик он
сильный, точно матерый кровосос.
Лейтенант без замаха пнул Ваську в бок. А если учесть, что у Бондарева особые ботинки, сшитые на заказ, не завидую я Гримову. У обувки той, как
у сталеварской, передняя часть металлическая, покрашенная в черное.
Солдат, только встав на колени, опять опрокинулся на лопатки, скривился от боли и всхлипнул. Пару-тройку ребер Бондарев ему точно сломал.
— Замочил бы Края — я б тебя самого к стенке! — взъярился Бондарев, будто в самом деле переживал за мою судьбу. — Оглох, Гримов?! Три наряда
для проверки слуха! Толчки драить! Потом — боевое дежурство в Зоне, ночное! С двумя рожками и штык-ножом!
— Так точно! — Слегка пошатываясь, Васька вытянулся по стойке смирно рядом с широкоплечим сослуживцем.
— А что тут у нас?… — Бондарев склонился надо мной и, увидев кровь на рубахе, вновь вызверился на Гримова: — Да ты зацепил его, сволочь!
Пуля лишь расцарапала мне плечо, но кому интересны подробности? Пока у доблестного лейтенанта «хорошее» настроение, надо пользоваться моментом.
Когда еще повезет чужими руками — и ногами! — отомстить человеку, который только что чуть не отправил меня к праотцам? И вообще, переломы — самое то
для поддержания дисциплины во вверенном подразделении.
Но на этот раз Бондарев лишь показал кулак нерадивому Ваське. Лейтенант торопился, иначе экзекуция была бы полноценной.
— Слушай мою команду! — Он повернулся к сержанту, разжиревшему на ворованной тушенке. — С пленного наручники снять, плечо перевязать, морду
отмыть. И к командиру — срочно! Пять минут на все. Вопросы?
— Никак нет! — проблеял сержант. Взглянув на мое приветливое лицо, порубанное шрамами и обожженное радиацией, он побледнел так, словно ему
приказали искупаться в соляной кислоте.
— Выполнять! — Бондарев зашагал прочь, широко размахивая руками.
Щелкнул замок наручников. Освободившись от оков, я выставил перед собой правую руку и направил в спину лейтенанта указательный палец. После
чего, прищурившись, сказал:
— Бах! — И подмигнул сержанту, мол, все ты правильно понял: следующий — ты.
Сержант побледнел еще больше и уронил свою драгоценную папку.
* * *
Ночь. Схрон Сидоровича. Навожу ствол на командира диверсионной группы. Его я сразу вычислил по манере держаться… Это я вижу отчетливо, а вот
дальше — темнота беспросветная.
Нажал я на спуск или нет? Не могу знать, все как в тумане, не получается восстановить последовательность событий. От умственных упражнений
только голова сильнее разболелась. Судя по шишке на затылке, кто-то от души саданул меня в череп. Сзади атаковали? Или измывались над
бессознательным телом?
Я представил, как раненый Сидорович поднялся, схватил раздробленными пальцами что-то тяжелое — «бульдог», к примеру, — и бесшумно подкрался ко
мне по лестнице. Ну-ну. Для полноты картины ему оставалось только демонически расхохотаться…
Как говаривал мой взводный: «Что уж после боя карточки огня рисовать?» В общем, очнулся я в побеленной комнатушке, под высоким потолком которой
на проволоке висела одинокая, но яркая лампочка. Ни окон, ни топчана с тюфяком, только узкая деревянная лавка, за ножки прихваченная ржавой цепью к
стене. Высидеть на той лавке хотя бы десять минут не получалось — ломило спину, затекали ноги. Чтоб такую мебель мастерить, большой опыт нужен. Это
вам не кожаными диванами люксы обставлять.
Сколько времени прошло с момента пленения, я не знал. Но вряд ли много. Если человек теряет сознание больше чем на пятнадцать минут, то дело
его дрянь. В моем же случае явно не обошлось без внутривенной дозы снотворного. Ну да это меня не волновало вовсе. Куда интересней было узнать,
почему меня не шлепнули на месте. Наверное, просто спутали с кем-то нужным. К примеру, с помощником Сидоровича — не удивлюсь, если он предал своего
хозяина дважды…
Скрипнув, распахнулась обитая жестью дверь. «А вот теперь, — подумал я, — разобравшись что и почем, меня шлепнут без суда и следствия».
— Руки за спину. Лицом к стене, — скомандовал дюжий детина с неуставными казацкими усами.
Второй воин, чуть ниже ростом, с АК на плече, маячил в коридоре. Молодое его лицо портила готовность в любой момент открыть огонь, предотвратив
побег особо опасного преступника. Меня то есть.
Сразу видно: конвоиры — профи. Оценив свои шансы на свободу как унизительно близкие к нулю, я прикусил губу.
— Закурить есть? — спросил я, хоть и не жалую эту вредную привычку.
У Периметра что военные, что милиция мало отличаются друг от друга: и те и другие вооружены, сыты, одеты по форме и всегда стреляют на
поражение. Причем ооновский контингент буквально за месяц службы становится неотличимым от украинских или российских коммандос, за кэмэ благоухая
самогоном, сигаретами без фильтра и многодневным потом. Что охотник на бабуинов, что хохол с великороссом — в Зоне все люди становятся братьями.