– У тебя будет возможность, – смягчилась она… – Как раз сегодня они нагрянут.
Дальше шли молча. Карлсен замечал, что женщины, проходя, улыбаются его спутнице, на него при этом и не глядя. Причем не то чтобы из неприязни, а просто игнорируют, будто его нет вовсе. Исключение составила одна, чуть не столкнувшаяся с ними на выходе из дверей магазинчика. Прежде чем вступить с Ригмар в разговор, она с любопытством мелькнула на Карлсена взглядом. Как то странно: Ригмар при этом его не представила, не заикнулась даже, кто он такой. Более того, был еще момент, когда женщина (по виду лет на десять старше Ригмар) вдруг взяла и легонько сжала ей запястье. Разговор (смесь слов и телепатии) шел, похоже, о какой то «Массаре». Что или кто это, он так и не уловил.
Когда двинулись дальше, он спросил:
– А зачем она тронула тебе руку?
– Убедиться, что ей не мерещится. Потому что рядом был ты.
– Она что, заподозрила, что перед ней галлюцинация, как Грубиг?
Ригмар кивнула.
– Гребиры частенько пытаются просочиться в наш город. Джерид дает сигнал тревоги, но все равно приходится их выявлять.
(Джерид? – Ах да, то самое дерево, высоченное).
– А что означает «джерид»?
– Шептатель.
Смерив взглядом скрюченные, изломанные ветви, он подумал, что это дерево свое давно уже отшептало.
Женщины, проходя мимо, Карлсена по прежнему игнорировали.
– Но почему они смотрят так, будто меня вообще нет?
– Тебе не понять, насколько гребиры ненавистны в Хешмаре.
– Но смотрели же, когда мы только въезжали в город?
– Потому что вы были в машине. Они то думали, вы пленники. А так, если со мной, они принимают тебя за какого нибудь гребира. Для нас, – перебила она, видя, что Карлсен пытается сказать что то в оправдание, – все мужчины так или иначе гребиры. Нам постоянно надо быть начеку.
Улица в конце неожиданно расширялась. Вначале подумалось, что еще на одну площадь. Но оказалось, из затенения домов они вышли на подобие огромной арены, сходящей вниз рядами амфитеатра – пятьсот ярдов в поперечнике и ярдов триста глубиной. Ступени четырех секторов вели на дно, где посредине белым куполом возвышалось какое то здание. Белизна ослепительно контрастировала с кобальтовой синевой амфитеатра – красота архитектуры обворожительная.
– Это наш Архивный Зал, – указала Ригмар. Мысль о спуске по меньшей мере на тысячу ступеней нагоняла тоску. И тут, к облегчению, Ригмар села на синее сиденье в верхнем ряду, Карлсену указав занять другое, рядом пониже. Такие же роскошные сидения кресла шли до самого низа. Едва сели, как кресла мягко и бесшумно двинулись вниз, словно фуникулер или эскалатор. Под стеклом порскнули в стороны всполошившиеся рыбы. Устройства эскалатора уяснить не удавалось: не было видно ни троса, ни приводного ремня, на котором крепились бы кресла.
Во всю величину здание (по сути, усеченная сфера с плоским основанием) предстало вблизи дна – габариты несравненно больше любого из городских строений: футов сто в высоту. Причина такого исключения выяснилась, когда ступили на стеклянный пол. Оказывается, здание покоилось на основании из материковой породы – судя по неровностям, дну озера.
– Грандиозно. Кто же это возвел?
– Каджек К 17.
– Кстати, вопрос: А откуда каджеки родом?
– С планеты в системе Эпсилон. Они называют ее Каджан.
– Они в самом деле бесполы?
– Этот вопрос, – Ригмар улыбнулась, – ты сумеешь задать уже вот вот.
Озадачивало то, что у сферического здания не было видимого входа – всюду лишь гладкая белая поверхность. Лишь на подходе взору открылась идущая под плоское основание лестница – вырублена непосредственно в породе и, в отличие от всего остального, не взята под стекло.
При спуске взгляд подмечал вмурованные окаменелости раковин, отпечаток какого то примитивного земноводного. В конце лестницы плавно отъехала дверь, открыв подъем в десяток ступеней. Поднявшись, они оказались в смутно освещенном интерьере, напоминающем чем то концертный зал Алькатраз: вдвое меньшие размеры придавали ему странное сходство с утробой. Темно зеленое покрытие пола напоминало отложения водорослей, теплые и бархатисто мягкие.
Вышедший навстречу каджек, на первый взгляд, точь в точь походил на своего сородича: то же бесхитростное одеяние, грушевидная голова с наростом вместо волос, плоский лоб с округленными, как от постоянного удивления, глазами. Лишь вблизи стало понятно, что он гораздо старше К– 97.
– Доброе утро, К 17. Вот он, человек, о котором я тебе сообщала. Его имя Доктор Карлсен.
К 17, как и К 97, улыбнулся с той же редкостной, видимо типичной для каджека, обаятельностью. Тепло рукопожатия контрастировало с ледяной холодностью пальцев (ассоциация почему то с пригоршней сырой осенней листвы).
– Вы доктор философии? – спросил каджек словами (вот это да!), английские фразы произнося с забавной точностью иностранца, прилежно окончившего языковые курсы.
– Скорее медицины: я психолог.
– А а, – протянул тот с чуть заметным разочарованием.
– Это вы спроектировали этот комплекс?
– О нет. Это мой прадед. Я К 17 пятый. Просто нам удобнее значиться под прежним именем.
– Я вас покину, – вмешалась Ригмар. – У меня встреча Массары. К 17 с удовольствием тебе поотвечает.
– Благодарю.
Перспектива насытить наконец свое любопытство вызывала волнение. Так голодный радуется подносу с обильной трапезой. Остаться наедине с К 17 тоже неплохо: к Ригмар за это время он успел уже проникнуться, но все равно подспудно чувствовалось, что ей с ним скучновато.
– Хорошо, – сказал К 17, когда женщина удалилась. – Побеседовать с человеком для меня неожиданное удовольствие.
– Вы бывали на Земле?
– Нет. К сожалению, лицом не вышел: неизбежно бы привлек у вас внимание, – сказал каджек без намека на шутливость.
– Но существует же обмен телами.
Глаза у К 17 подернулись пленкой (похоже, выражение иронии или усмешки).
– Мы, каджеки, крайне консервативны. – Он вернулся к телепатии, человеческий язык считая, видимо, затяжным и нудным.
Ментальный контакт был исключительно ярким, отчетливым. – Для нас пользовать чужие тела надо сказать, на редкость зазорно. – Лицо его вновь преобразилось восхитительной улыбкой.
– Ну, а теперь любые ваши вопросы.
Несмотря на неуемное любопытство, приступить к расспросам оказалось не так то легко.
– Вы не могли бы рассказать что нибудь о каджеках?
– Мы происходим с десятой планеты в системе Эпсилон, единственной наделенной жизнью. Эпсилон, как вам известно, двойная звезда, потому у нас страсть к абстракциям.
– Почему? – сморгнул, не понимая, Карлсен.
– А а, вы же не знаете, что двойные звезды в своих планетарных системах подвергают все живое колоссальному напряжению: постоянные перемены в гравитационном поле сказываются на жизни дезориентирующе. Мы реагируем тем, что ищем чего то неизменного, вроде мира математики и науки. Религии у вас на Земле основаны на том же принципе.
– Религия и наука в вашем понимании одно и то же?
К 17 посмотрел несколько удивленно.
– А как же. Безусловно, одно и то же.
Карлсен решил не углубляться: и без того вопросов уйма.
– И где вы храните свои архивы?
– В секретном подземном хранилище. Лишиться их было бы колоссальной утратой. Карлсен растерянно оглядел огромный пустой зал.
– Я то считал, это и есть архивный зал?
– Именно так. Откуда вам желательно начать?
– Признаться, понятия не имею.