.. У меня в автомобиле дожидается человек, только что из Варшавы... Скажите Роллингу, что мы по делу Гарина.
У секретаря взлетели брови, и он исчез за ореховой дверью. Через минуту высунулся: "Мосье Семенов, вас просят", - просвистал он нежным
шепотом. И сам нажал дверную ручку в виде лапы, держащей шар.
Семенов встал перед глазами химического короля. Семенов не выразил при этом особого волнения, вопервых, потому, что по натуре был хам, во-
вторых, потому, что в эту минуту король нуждался в нем больше, чем он в короле.
Роллинг просверлил его зелеными глазами. Семенов, и этим не смущаясь, сел напротив по другую сторону стола. Роллинг сказал:
- Ну?
- Дело сделано.
- Чертежи?
- Видите ли, мистер Роллинг, тут вышло некоторое недоразумение...
- Я спрашиваю, где чертежи? Я их не вижу, - свирепо сказал Роллинг и ладонью легко ударил по столу.
- Слушайте, Роллинг, мы условились, что я вам доставлю не только чертежи, но и самый прибор... Я сделал колоссально много... Нашел людей...
Послал их в Петроград. Они проникли в лабораторию Гарина. Они видели действие прибора... Но тут, черт его знает, что-то случилось... Во-
первых, Гариных оказалось двое.
- Я это предполагал в самом начале, - брезгливо сказал Роллинг.
- Одного нам удалось убрать.
- Вы его убили?
- Если хотите - что-то в этом роде. Во всяком случае - он умер. Вас это не должно беспокоить: ликвидация произошла в Петрограде, сам он
советский подданный, - пустяки... Но затем появился его двойник... Тогда мы сделали чудовищное усилие...
- Одним словом, - перебил Роллинг, - двойник или сам Гарин жив, и ни чертежей, ни приборов вы мне не доставили, несмотря на затраченные
мною деньги.
- Хотите - я позову, - в автомобиле сидит Стась Тыклинский, участник всего этого дела, - он вам расскажет подробно.
- Не желаю видеть никакого Тыклинского, мне нужны чертежи и прибор...
Удивляюсь вашей смелости - являться с пустыми руками...
Несмотря на холод этих слов, несмотря на то, что, окончив говорить, Роллинг убийственно посмотрел на Семенова, уверенный, что паршивый
русский эмигрант испепелится и исчезнет без следа, - Семенов, не смущаясь, сунул в рот изжеванную сигару и проговорил бойко:
- Не хотите видеть Тыклинского, и не надо, - удовольствие маленькое.
Но вот какая штука: мне нужны деньги, Роллинг, - тысяч двадцать франков.
Чек дадите или наличными?
При всей огромной опытности и знании людей Роллинг первый раз в жизни видел такого нахала. У Роллинга выступило даже что-то вроде испарины
на мясистом носу, - такое он сделал над собой усилие, чтобы не въехать чернильницей в веснушчатую рожу Семенова... (А сколько было потеряно
драгоценнейших секунд во время этого дрянного разговора!) Овладев собою, он потянулся к звонку.
Семенов, следя за его рукой, сказал:
- Дело в том, дорогой мистер Роллинг, что инженер Гарин сейчас в Париже.
Роллинг вскочил, - ноздри распахнулись, между бровей вздулась жила.
Он побежал к двери и запер ее на ключ, затем близко подошел к Семенову, взялся за спинку кресла, другой рукой вцепился в край стола.
Наклонился к его лицу:
- Вы лжете.
- Ну вот еще, стану я врать... Дело было так: Стась Тыклинский встретил этого двойника в Петрограде на почте, когда тот сдавал телеграмму,
и заметил адрес: Париж, бульвар Батиньоль... Вчера Тыклинский приехал из Варшавы, и мы сейчас же побежали на бульвар Батиньоль и - нос к носу
напоролись в кафе на Гарина или на его двойника, черт их разберет.
Роллинг ползал глазами по веснушчатому лицу Семенова. Затем выпрямился, из легких его вырвалось пережженное дыхание:
- Вы прекрасно понимаете, что мы не в Советской России, а в Париже, - если вы совершите преступление, спасать от гильотины я вас не буду.
Но если вы попытаетесь меня обмануть, я вас растопчу.
Он вернулся на свое место, с отвращением раскрыл чековую книжку:
"Двадцать тысяч не дам, с вас довольно и пяти..." Выписал чек, ногтем толкнул его по столу Семенову и потом - не больше, чем на секунду, -
положил локти на стол и ладонями стиснул лицо.
Разумеется, не по воле случая красавица Зоя Монроз стала любовницей химического короля. Только дураки да те, кто не знает, что такое борьба
и победа, видят повсюду случай "Вот этот счастливый", - говорят они с завистью и смотрят на удачника, как на чудо. Но сорвись он - тысячи
дураков с упоением растопчут его, отвергнутого божественным случаем.
Нет, ни капли случайности, - только ум и воля привели Зою Монроз к постели Роллинга. Воля ее была закалена, как сталь, приключениями
девятнадцатого года. Ум ее был настолько едок, что она сознательно поддерживала среди окружающих веру и исключительное расположение к себе
божественной фортуны, или Счастья...
В квартале, где она жила (левый берег Сены, улица Сены), в мелочных, колониальных, винных, угольных и гастрономических лавочках считали Зою
Монроз чемто вроде святой.
Ее дневной автомобиль - черный лимузин 24 НР, ее прогулочный автомобиль - полубожественный рольсройс 80 НР, ее вечерняя электрическая
каретка, - внутри - стеганого шелка, - с вазочками для цветов и серебряными ручками, - и в особенности выигрыш в казино в Довиле полутора
миллионов франков, - вызывали религиозное восхищение в квартале.
Половину выигрыша, осторожно, с огромным знанием дела, Зоя Монроз "вложила" в прессу.
С октября месяца (начало парижского сезона) пресса "подняла красавицу Монроз на перья". Сначала в мелко-буржуазной газете появился пасквиль
о разоренных любовниках Зои Монроз "Красавица слишком дорого нам стоит! - восклицала газета. Затем влиятельный радикальный орган, ни к селу ни к
городу, по поводу этого пасквиля загремел о мелких буржуа, посылающих в парламент лавочников и винных торговцев с кругозором не шире их
квартала. "Пусть Зоя Монроз разорила дюжину иностранцев, - восклицала газета, - их деньги вращаются в Париже, они увеличивают энергию жизни. Для
нас Зоя Монроз лишь символ здоровых жизненных отношений, символ вечного движения, где один падает, другой поднимается"
Портреты и биографии Зои Монроз сообщались во всех газетах:
"Ее покойный отец служил в императорской опере в С. - Петербурге.
Восьми лет очаровательная малютка Зоя была отдана в балетную школу Перед самой войной она ее окончила и дебютировала в балете с успехом,
которого не запомнит Северная столица.