Такие, как Орлов, редки. Это действительно талант — интуитивно, чисто на импульсе находить верное решение сложной задачи, проблемы, если угодно. Существует такое понятие: принцип дилетанта. Так вот, Орлов — это дилетант, но дилетант такого психологического склада, что он даст сто очков вперед любому профессионалу. Именно благодаря своей способности непредвзято смотреть на вещи и интуитивно находить единственно правильный путь к решению. Он именно такой Остап Бендер, который второй раз в жизни усевшись за шахматную доску, способен не только довести партию до конца, но и выиграть. Как сказали бы мы, психиатры, — новый смешок, — он гений афферентного синтеза. Кстати, в этом качестве Лаговский из той же породы.
— Ладно, — махнул рукой Игорь Павлович, — сегодня вы двое меня убедили. Будем полагать, мы нашли Герострату достойного противника, — он помолчал. — Но все-таки надеюсь, что ситуация не выйдет из-под контроля, и нам не придется в срочном порядке вспоминать, где и какую мы снова допустили ошибку…
Все гости расселись и, поглядывая на часы, стали ждать. Одному Семену скучать было некогда. Он вставил в видеомагнитофон кассету с фильмом о восточных единоборствах, чтобы как-нибудь нас занять, а сам принялся накрывать на стол. Очень быстро на столе появились бутылки шампанского, ликеры, икра, красная рыба, аккуратно порезанный и разложенный на тарелочке сервелат, ветчина и какие-то другие совершенно мне незнакомые закуски.
Я вызвался помочь, но Семен замахал на меня рукой.
— У нас это не принято, — пояснил он.
Наконец — звонок в дверь.
Семен побежал открывать. Все замерли, обратив взгляды в сторону прихожей.
Он ворвался, как вихрь.
Он двигался настолько быстро, что за ним трудно было уследить. Если не стараться, то могло возникнуть впечатление, что он не ходит, а перемещается моментальными скачками из одного пространственного положения в другое, такого темпа он придерживался.
— Ага! — закричал он с порога. — А у нас-то, ребята, сегодня шестой лишний!
Я не успел глазом моргнуть, а он уже был в комнате и, ухватив Веньку Скоблина пятерней за волосы на макушке, притянул к себе:
— Ты новичка привел? Молодец! Ты всегда хороших ребят приводишь.
Хвалю-хвалю…
Он отпустил Веньку и тут же очутился рядом со мной, протягивая руку, которую я не без опаски пожал. Ладонь его была сухой и горячей.
— Здравствуй, здравствуй, сынок. Рад тебя видеть в нашей веселой компании, рад. Меня зовут Герострат, а тебя?
Он выпалил это настолько быстрой скороговоркой, что я смешался и долго не мог сообразить, что от меня требуется. Наконец спохватился:
— Борис.
— Очень хорошо.
Он отскочил от меня, как волейбольный мячик от стенки, и занялся остальными.
Похлопал чисто гитлеровским жестом Юру по щеке: «О чем задумался, моя радость?»; Обнял смущенно улыбающегося Андрея: «Ух ты какой у меня широкий!». Я же получил возможность рассмотреть его со стороны.
На мой взгляд, лет Герострату было около сорока. Тот возраст, когда признаки наступающей старости дают о себе знать лишь характерными складками вокруг рта, а признаки зрелости уже все налицо. Или на лице?
В общем, я решил, что где-то в этом году он перевалил за четвертый десяток, хотя и умудрился при этом сохранить себя в сравнительно хорошей форме: не обзавелся ни брюшком, ни отвислым задом — крепко сбитый, сильный, судя по всему, мужик.
Но другое привлекало внимание в облике Герострата. Он был лыс, как колено. Не подстрижен наголо, а именно лыс и, видно, какой-либо новой поросли на своей голове давно забыл и ждать. На голом его, продолговатом черепе хорошо были различимы округлой формы пятна более темные, чем естественный цвет кожи. Располагались они беспорядочно, и о их происхождении можно было только догадываться.
Одет Герострат был в полевую «афганку» без погон или каких-то других знаков различия. Она казалась поношенной, но чистой.
Двигался он, как я уже отмечал, порывисто, очень быстро. При этом в движениях участвовало все его тело, и в первый момент на ум приходило сходство Герострата с кукольным паяцем. Только кукольный паяц не способен передать то совершенство, с которым кроме всего прочего Герострат владел своей мимикой.
За эволюциями его лица уследить было не менее сложно, чем за перемещениями тела. Выражения этого лица сменяли друг друга с сумасшедшей, невероятной скоростью. А так как мы привыкли видеть за мимикой некое внутреннее содержание, возникало ощущение, что это эмоции — самого разного рода — выплескиваются из Герострата, да так быстро, что он сам не в состоянии уследить за сменой собственных настроений.
— А ты, дочурка, что притихла? — это Герострат говорил уже Люде, девушке, которая не захотела мне представиться.
Он присел к ней и приобнял за плечико.
— Ну, не грусти. Проблемы? Быстро решим твои проблемы.
И вот он снова на ногах, снова деятелен и подвижен. Он обежал вокруг стола, придирчиво разглядывая сервировку:
— Ай, Семен, ай, молодец! Решил порадовать старика! Спасибо! Давно закусона такого не видел.
Семен смущенно зарделся. Было видно, что похвала Герострата ему приятна.
Сумасшедший дом, подумал я. И им всем это нравится? Да, чужая душа — потемки, нечего сказать.
Герострат, на полсекунды выпущенный из поля зрения, снова очутился возле меня:
— Ну что ж, Боря, хоть ты и шестой сегодня, хоть и лишний, но прошу, не откажи — поучаствуй в трапезе. Уважь, так сказать, компанию.
— Уважу, конечно, — освоившись с ритмом, в тон ему отвечал я. — Отчего не уважить?
— Давай, давай, садись за стол. Вы тоже, дети мои, присаживайтесь. Семен, убавь звук у ящика.
Семен послушно уменьшил громкость у телевизора, на экране которого до предела чем-то разобиженные азиаты организовывали новый мордобой.
— Сейчас откроем коньячок, — Герострат потирал руки, — ликерчики. Давайте, давайте.