Но никому не было ясно, на что она могла быть направлена в следующий момент.
Шаткое равновесие мирового сообщества нарушилось.
– Но это же утопия!
– Если хотите ‑ считайте Россию утопией. Состоявшейся утопией. Реализованным обществом счастья.
– Это ‑ антиутопия! ‑ К микрофону прорвался экзальтированный человек с бородой радикально черного цвета. ‑ Россия ‑ это тоталитарное общество, прикрывающееся иллюзией благополучия! Почему с каждым годом уменьшается количество людей, выезжающих из России на отдых? Ваши люди не знают ничего о западных странах! Так было когда?то в пятидесятых?шестидесятых годах. Вы изолируетесь от остального мира!
– Не согласен с вами. Зачем русскому человеку ехать на отдых за границу и лишать себя привычного российского комфорта? Напротив ‑ все больше туристов всего мира предпочитает отдыхать в России. Ломается стереотип, что лучший отдых ‑ это жариться на вредном южном солнце. Человек, знаете ли, все больше заботится о своем здоровье. Самые престижные мировые курорты двадцать первого века ‑ это Уральские горы, Байкал и Камчатка. Тайга, тундра, романтичный русский север…
– Почему вы ограничиваете эмиграцию в Россию?! ‑ не унимался бородач. ‑ Очередь людей, желающих получить гражданство России, растянулась уже на шесть лет! Человек имеет право жить в той стране, в которой хочет! Это завоевание западной демократии!
– Мы не хотим сталкиваться с теми проблемами, которые никак не может решить Европа. Западной демократии нравятся миллионы агрессивных эмигрантов, тяготеющих к экстремизму? Мы достаточно разумны, чтобы учиться на чужом опыте. Мы считаем, что человек должен жить в своей родной стране ‑ цивилизованно и спокойно. А мы постараемся ему в этом помочь. Мы заинтересованы в мире на планете.
– Почему вы отказываете в гражданстве людям мусульманской веры?
– Вера не имеет для нас значения. Вы же знаете ‑ человек, делающий запрос для предоставления гражданства, заполняет анкету для определения агрессивности. А наличие определенной агрессивности ‑ это уже издержки воспитания некоторых… э… южных стран. Не думаю, что это имеет отношение именно к религии…»
Рихард щелкнул кнопкой. Достаточно. Вполне вероятно, что президент Волков не врал. Не было ему необходимости врать, если правда, стоящая за его спиной, была такой хорошей.
Только Рихард уже объелся этим сладким тортом. И когда президент снова заговорил о неагрессивности, приличному и вежливому Шрайнеру захотелось надраться в баре и засветить кому?нибудь кулаком в глаз.
Рихард отчаянно желал выпить чего?нибудь крепкого. Водки, или бренди, или на худой конец шнапса. Но, как выяснилось, гостиница «Ярославская» тоже не входила в «алкогольную зону». Черт возьми!!! Где же находится эта проклятая и желанная алкогольная зона? Можно надеяться, что ближе, чем Уральские горы?!
Герр Шрайнер имел маленькую личную традицию: напиваться в стельку в первый день приезда в любую иностранную командировку.
Черт возьми!!! Где же находится эта проклятая и желанная алкогольная зона? Можно надеяться, что ближе, чем Уральские горы?!
Герр Шрайнер имел маленькую личную традицию: напиваться в стельку в первый день приезда в любую иностранную командировку. Сейчас он был неприлично трезв. И вся инопланетная роскошь России не могла компенсировать ему этого возмутительного недостатка.
* * *
Николай не забыл ничего. Хотел забыть ‑ да память у него была так устроена, что не хоронила ничего. Ни книжки не помогали, ни даже водка. Тем более не мог забыть он хорошего. А дружба с Илюхой Жуковым ‑ что было в его жизни лучше?
Оба они учились в Верхневолжском университете. Были одногодками, но терпели тяготы и лишения студенческой жизни на разных факультетах. Коля ‑ на истфиле, Илья ‑ на экономическом. Они были разными ‑ молчаливый, худой Николай, упрямый до исступления. И Илюха ‑ тогда еще не такой круглый, но уже начинающий круглеть, живой, подвижный, штопором ввинчивающийся в любую компанию. Жить друг без друга не могли. Ругались, чуть ли не дрались и клялись, что с этим уродом ‑ больше никогда. И встречались снова ‑ уже на следующий день. «Ты как, чувак?» ‑ «А ты как, Давила?» И улыбки ‑ на половину лица. Карабкались вместе из болота обыденности по лестнице в небо. Придумывали себя. Лепили совместными усилиями двух человек сразу ‑ из двух кусков глины.
Был у них один изъян ‑ общий на двоих. Совершенно не вписывались они в комсомольскую жизнь университета. До статуса мелких диссидентов не дотягивали, открыто не бузили, потому что плевать им было на всю эту марленинскую трихомудйю. Не считали они, что стоит портить себе нервы из?за аморфных, сто раз переделанных заветов вечно живой мумии, никогда даже не слышавшей блюза. И все равно слыли неблагонадежными.
Николай?то ладно, еще туда?сюда. Ну прочитал политинформацию на немецком языке ‑ кто знает, что говорил, может, какую антисоветчину? Ну завалил работу по ДНД, стенгазете, физкультуре, сбору денег в Фонд мира и всему, что только ему поручали. Неприятно, конечно. Если бы троечник какой?нибудь был ‑ это вполне объяснимо. Но один из лучших на потоке ‑ и такой откровенно аполитичный? Нехорошо, нехорошо.
Но это было просто «нехорошо» ‑ без всяких оргвыводов. В конце концов, парень из простой семьи, тихий и достаточно незаметный. Почудит и перестанет. Ситуация же с Ильей Жуковым тянула на больше чем просто «нехорошо». Потому что Илья Жуков, сын Крупного Партийного Работника, так себя вести не должен был. Поначалу взвалили на него недюжинную общественную нагрузку, которую он и влачил полтора курса.