Памяти Кирилла Константиновича Андреева
Бомбардировщик класса «Пи‑175» выходил на посадку.
Все шло как обычно. Пилот уменьшил стреловидность крыльев, и самолет скользил над пальмами, теряя высоту.
– Шасси! – закричал в микрофон наблюдатель. – Он не выпустил шасси!
Командующий воздушным соединением кинулся к открытой двери. Увиденное заставило его оцепенеть от ужаса; самолет, заходивший на посадку, был с полным бомбовым грузом.
– Шасси! – голос наблюдателя в динамике звучал хрипло. – Пилот девятой «бис», вы забыли выпустить шасси! Шасси, вы слышите?!
Те, кто видел момент первого соприкосновения бомбардировщика с посадочной полосой, никогда не забудут этого зрелища. Аэродром содрогнулся, и в то же мгновение самолет был уже высоко в воздухе; последовал еще удар, еще…
Аэродром ожил. Завыли сирены, и аварийные машины устремились к бетонной дорожке. Из ангара выскочил какой‑то человэ." с топором в руке, и догнав пожарную машину, ловко вскочил на подножку. И тут раздался первый взрыв.
Генерал находился метрах в ста от самолета, когда увидел, что пламя уже сбито. Человек из ангара бил своим топором по плексигласу фонаря… Еще мгновение, и пилот выбрался наружу. Он был совершенно невредим и, по‑видимому, в полном сознании. Вот он спрыгнул с дымящейся машины и шагнул к человеку с топором. Тот всхлипнул и, отбросив топор в сторону, обнял его разбитыми в кровь руками. Генерал повернулся и побрел к своей автомашине. Штабной офицер догнал его, забежал вперед и, поймав его взгляд, вопросительно поднял брови.
– Вы видели бомбы? – спросил генерал.
– Это потрясающе! Корпуса срезаны как ножом… Даже начинка видна… Пилота приведите ко мне… И того парня с топором. Кстати, кто он?
– Уиффлер, техник из седьмого отряда.
– Как это вышло? – спросил генерал.
Пилот стоял перед ним, широко расставив ноги. Из‑за его плеча выглядывал техник с забинтованной головой.
– Я вас спрашиваю, как это вышло? – еще раз повторил генерал. – Вы просто забыли выпустить шасси?
– Просто забыл, генерал, – сказал пилот, не опуская глаз.
– Вы будете освидетельствованы, и дай бог, чтобы вас признали невменяемым.
Пилот засмеялся. Ом стоял, все так же расставив ноги, и, широко раскрыв рот, смеялся в лицо генералу.
– Довольно! – попытался оборвать его смех генерал. – Как только вернется ваша эскадрилья, вас будут судить…
Пилот шагнул к столу и четко, будто рапортуя, сказал:
– Эскадрилья уже вернулась, генерал. Это я – эскадрилья. Я один… Вы до сих пор не поняли? Солнце сошло с ума, генерал, понимаете? На моих глазах – все! Все сразу! Я шел замыкающим, это меня и спасло… Это было не пламя, это был свет. Эскадрильи больше не существует.
Он повернулся спиной к генералу и, коснувшись забинтованной щеки Уяффлера, тихо сказал: «Пойдем…».
Это был старый, очень старый человек. Обезобразившие его лицо шрамы – пять глубоких белесых борозд – постарели вместе с ним.
Генерал пододвинул к нему одну из фотографий.
– Мне посоветовали обратиться к вам. Это самолеты… Вы понимаете?
– Лицо… – сказал вдруг человек со шрамами и близоруко наклонился над фотографиями.
– Да, лицо… Я надеюсь, что вы возьмете это дело на себя. Пилоты отказываются выполнять свои обязанности. Стоимость самолетовылета подскочила вдесятеро.
– Лицо… – вновь повторил его собеседник.
– И это пятно на лбу. Вы обратили внимание? Это не дефект съемки. Темное пятно повторено на всех кадрах.
– Я промахнулся! Старик тогда крикнул, и у меня дрогнула рука… – Последнюю фразу человек со шрамами сказал на незнакомом генералу языке.
– Не понимаю, – сказал генерал. – Вы берете этот случай на себя?..
– Беру, – ответил его собеседник и одним движением руки смел фотографии в ящик стола. – Так как сказал ваш пилот? «Солнце сошло с ума?» – Эффект бешеного Солнца, – вот вам, генерал, и наименование операции. Но все пополам, генерал…
– Это символично… На этот раз вы возьмете в руки паяльник и приступите… Э, да вам повезло!
С легкой лодчонки, крутившейся вокруг корабля с самого утра, соскользнуло чье‑то гибкое тело. Капитан наклонился и ясно увидел стремительное движение уходящего в глубину пловца. Вскоре тот вынырнул и поплыл к своей лодке, на корме которой сидел его товарищ, завернутый по плечи в какое‑то синее одеяло, наряд в этих широтах не такой уж редкий.
– Эй, кэптен! – закричал ныряльщик, размахивая мокрым блокнотом.
Лодка подошла к трапу, но, к удивлению капитана, на борт поднялся не ныряльщик, а человек в синем.
– Капитан, – крикнул боцман. – Он не отдает бумагу, только говорит, капитану отдам.
Капитан спустился вниз.
– Говорите по‑французски, по‑английски? – быстро спросил человек в одеяле, прижимая к груди мокрый блокнот.
Настойчивость нежданного гостя нравилась капитану все меньше и меньше, а гость заговорил громко и настойчиво, но с такой быстротой, что капитан повернулся к мостику и крикнул:
– Французский знаете?
– Конечно, что за вопрос! – заторопился «академик», не сразу найдя выход на трап. – Я весь к вашим услугам, капитан.
Говоря эти слова, «академик», спускавшийся по трапу с чисто сухопутной грацией, поскользнулся и очутился на релубе несколько быстрее, чем ожидал. Капитан прояел гостя в салон и, оставив его наедине с «академиком», радостно перелистывавшим свой промокший блокнот, распорядился, чтобы кок приготовил кофе.