Есть даже цилиндры – серые, черные и лиловые.
– Пару шляп, – говорит Мартин.
Продавец критически оглядывает наши пропыленные штаны и рубахи.
– Ношеных или новых? – спрашивает он и зевает.
Пожалуй, при наших капиталах лучше приобрести ношеные.
– Полтора франка за пару, – лениво говорит продавец. – А вы, должно быть, не здешние, новички в Сильвервилле?
Итак, город называется Сильвервиллем. Что‑то новенькое. Да и там ли мы, куда забросило нас прошлым летом? Я решаюсь «прощупать» аборигена.
– Путешествуем, – поясняю я. – Пешком, на пари. – И тут же пугаюсь: вдруг он не знает, что такое пари. Но продавец не удивляется, и я продолжаю: – А у вас в городе мы действительно новички. Шумно здесь…
– Порт, – подтверждает продавец, – с тремя причалами. Один для речных пароходов из Вудвилля – откуда до Города по железной дороге рукой подать, два других для рыбацких баркасов и шхун – рыбу привозят. Ее здесь уйма. Тут же и засолка, и копчение, и погрузка. Конечно, это – не Город. Город один – столица. А Сильвервилль лучше назвать городком. Ну а Ойлер и Вудвилль – городишками.
– Ойлер – это на востоке? – интересуется Мартин.
– На побережье к северу. Жилье нефтяников и газовщиков. Оттуда – газопровод и железная дорога к Городу. А в самый Ойлер лучше и не заходить – нефтеперегонная фабрика, жирные черные лужи. Вонь как на помойке.
Мы платим полтора франка за грязные соломенные шляпы типа сомбреро и покидаем этот пока единственный источник информации о мире, в котором неизвестно как и долго ли будем жить.
Улица круто сбегает к морю. Видны рыбацкие парусники у причалов и высокая дамба, отделяющая от залива устье Реки. Пыли здесь немного, морской ветер гонит ее вверх по улице, где за спиной у нас все еще дымятся песчаные вихри. Почва влажнее, к тому же укатана экипажами и прибита сотнями лошадиных подков. Лошадей больше, чем жмущихся к стенкам прохожих. Одеты встречные по‑разному: парни в замасленных штанах и куртках, в стоптанных туфлях или босые, а кто в знакомых уже высоких, до икр, башмаках; девчонки с голыми коленками, с отрезанными или оборванными подолами; католические священники в длинных черных сутанах, кое у кого подвязанных грубой пеньковой веревкой. Попадаются и другие – почище и побогаче, главным образом в экипажах, с достоинством выезжающие из тихих замощенных переулков: мужчины в цветных сюртуках и узких брюках со штрипками, дамы в длинных, до туфель, платьях, кружевных или шелковых, отделанных бледно окрашенными кремовыми, розовыми и голубыми лентами.
На улицах торгуют пирогами и подозрительно мутной – должно быть, от сушеных яблок – водой.
Ничего не понимаю. Где мы? В какой стране, в каком веке?
– А может быть, здесь время идет не вперед, а назад? – говорит Мартин.
– Остришь?
– Пытаюсь. Но объяснение все‑таки есть. Мы вот с тобой коротко подстрижены, а ведь у нас уже многие стригутся как средневековые пажи. Ты уверен, что года через два не будут носить цветных париков? Женщины уже носят. Клеш возродился через полсотни лет, возродятся и штрипки. Кстати, и на Земле цилиндр еще из моды не вышел, и не только черный. Англичане на скачки до сих пор приходят в серых цилиндрах. Здешних, может быть, тоже на старину потянуло. А что касается ребят в грязных штанах и широкополых шляпах, то вспомни – у американских ковбоев и фермеров мода уже сто лет не меняется. Почему же у этих должно быть иначе, если они здесь с лошади, наверное, только пообедать слезают?
Мы медленно идем по набережной мимо рыбацких баркасов.
Грузчики в мешковине, с деревянными крючьями на спине, перетаскивают на берег ящики с рыбой. На другом причале у парусного грузового суденышка такие же грузчики один за другим волокут мешки не то с зерном, не то с солью. За каменной оградой у речного причала прошлый век предстает перед нами в еще более характерном обличье. К причалу, видимо, только что пришвартовался большой марктвеновский пароход с двумя огромными колесами по бокам. Надпись на круглой корме гласит: «ГЕКЛЬБЕРРИ ФИНН».
Я уже совсем ничего не понимаю.
– Тут и понимать нечего, – приходит на помощь Мартин. – Смоделировали они Сэнд‑Сити? Смоделировали. Была в Сэнд‑Сити книжная лавка? Была. Была в ней марк‑твеновская книжка? Тоже была. Наверняка. Вот тебе и название парохода. Скажешь: такие только в девятнадцатом веке по Миссисипи ходили? А какие здесь построишь? Для «Квин Мэри» индустриальная база нужна. Современные верфи.
Пытаюсь возражать:
– У них же Би‑центр был. Тоже, наверное, помнишь. Там не только речной – космический корабль построить можно.
– Ты уверен, что Би‑центр уцелел?
Я ни в чем не уверен. Может быть, здесь уже нет ни Би‑центра, ни других чудес. Может быть, оставленный без опеки, этот мирок жил и развивался по‑своему и еще не родил ни своих Эдисонов, ни своих Туполевых.
Но гадать не приходится. К нам подходит мужчина в синей замурзанной куртке и в соломенной шляпе. Он давно стоял поодаль, наблюдая за грузчиками и приглядываясь исподтишка к нам.
– Видно, не здешние? – повторяет он вопрос продавца шляп. – Откуда к нам – из Ойлера или Вудвилля?
– Из Города, – отвечает с достоинством Мартин.
– Работы в Городе не хватает?
– Скучно в одном месте.
– Могу на погрузку поставить. Крючья получите, – говорит человек в синей куртке.
– А платить сколько будете?
– Как всюду. По пятьдесят сантимов в час. За день работы пять франков.
– Что грузить? – интересуется Мартин.
– Может, рыбу, может, пшеницу. На серебро не поставлю. Слитки с рудников полицейские сами погрузят.
– Почему такой почет серебру? – смеется Мартин.
Человек в синей куртке сердито хмурится.
– «Почет серебру»! – укоризненно повторяет он. – Самый драгоценный металл. Украдешь слиток – в цилиндре будешь ходить.
Ходить в цилиндрах мы не собираемся, красть слитки тоже. Потому соглашаемся на пять франков в день. Надо где‑нибудь добывать деньги: полтинники, оставшиеся у Мартина, могут в конце концов навлечь на нас неприятности.
– А где здесь ночевку найти? – спрашивает Мартин.
– У старины Вильсона в ресторации «Веселый петух» есть номера для постояльцев. Два шага отсюда, – говорит человек в синей куртке, несомненно довольный. – Скажите, что Фляшон прислал. И ночевка и выпивка обеспечены даже в кредит, если я поручился. Не задерживайтесь, ребята: пока народу там кот наплакал. – Он пожимает нам руки большой, как лопата, мозолистой лапой бывшего грузчика и удаляется не оглядываясь.
2. «Веселый петух»
Ресторацию мы находим действительно в двух шагах на главной улице. Над широким крыльцом висит петух, вычеканенный из меди, тускло‑золотистый в лучах солнца. На крыльце лежат два детины, лица у них прикрыты ковбойскими шляпами. Их можно принять за мертвецов, но они только мертвецки пьяны. Мы осторожно обходим лежащих и, толкнув дверь, попадаем в длинный полутемный зал. Здесь полтора десятка столиков и стойка, обитая жестью. Столы почти все пусты, за исключением двух‑трех, за которыми сидят парни, обросшие колючей щетиной или уже отрастившие лохматые бороды, и пьют что‑то темное – виски или пиво.