Успеем ли мы постичь все? Опасность близка, она одинаково грозит всем, какой бы философии или религии они ни придерживались.
– Вам – да. На нашем пути опасности нет.
– Так ли это? Взмах маятника, говоря вашими словами, уравновешен, и не было завоевателя, которого рано или поздно не скосило бы возвратное движение. Вспыхнут наши солнца – вспыхнут и звезды Плеяд.
– Они вспыхнут, – голос старца не изменился. – Дадите вы отпор или нет, они вспыхнут, ибо кто ищет не мудрости, а силы и власти, тот обречён. Плеяды погибнут, с ними, наверно, погибнете вы, но не надо об этом жалеть.
– Не надо?!
– До вас жили миллиарды людей, их давно нет, омрачена ли этим ваша душа? – Алмазный взгляд старика упёрся в Лю Банга. – Если ваши потомки встретят миллионный рассвет, огорчит ли их ваше отсутствие? Бабочка не жалеет о коконе, человеку суждено большее превращение. Для вас Предтечи – это физически ушедшие или погибшие, для нас они богоистина. Знайте же! Эволюции духа предшествует эволюция оболочек и форм; зверь заточён в собственную шкуру, человек свободно меняет одежды, скафандры, дома; оболочка духа есть то, для человека оно то же, что шкура для зверя, тогда как для Предтеч уже не более чем одежда. Поэтому они вечны и бесконечны, как сама природа, неуничтожимы, всеобщи и нас зовут стать тем же самым. Внемлите им – и вы спасётесь!
– Доказательства? – быстро спросил Антон. – Где доказательства, что все так и есть?
– Существование звёзд не требует доказательств. Но рассейте повсюду свет – и вы не увидите звёзд; говорите друг с другом – и вы не услышите птиц; отождествите с человечеством – и к вам не прорвётся мысль опередившего разума. Молчание, отрешённость, вера! Что ищете, то и дастся вам, от чего закроетесь, то исчезнет, куда глянете, то и увидите. Это говорю вам я, в последний раз обернувшийся к людям, прежде чем покинуть их обречённый мир. Да, вы тени для меня, давно уже тени, но последняя заповедь, которой мы повинуемся здесь, есть заповедь открытия Истины всем приходящим. Выбор за вами.
Тягостное молчание охватило землян.
“Юл нашёл врага, – донеслась удручённая мысль Лю Банга, – Антон – союзника, а я… я нашёл равнодушного. Столько веков минуло, так все изменилось, а здесь не глубже, чем у какого‑нибудь Августина, только объект веры иной – Предтечи! Простите, друзья, что я завёл вас в тупик”.
“Не сокрушайся, о скептик! – отозвалась Ума. – Философ должен заглядывать под каждый камешек, иначе идущего за ним может ужалить змея. И не равнодушие здесь – вера изверившихся”.
“Да, – согласился Антон. – Кто гасит дневные огни, тот зажигает полуночные. И все же в них мысль, а где её поиск, там все двояко, трояко. И что бы, интересно, сказал наш Эхратон, услышав такое истолкование своей теории “внеэкологической цивилизации” и бессмертия в ней?”
Только Юл ничего не сказал. Отдыхая, он безучастно смотрел на гаснущие угли. Он был жив, далёкая философия его не тревожила, ему было хорошо здесь, сейчас, в этом вещном, осязаемом мире, где все так просто, раскрыто наукой, надёжно, как хлеб, как вот этот кибер, как домашний запах кострового дымка… Запах?
Вскочив, он подбежал к выходу, по‑звериному потянул носом воздух; его мальчишеское тело напряглось, под смуглой кожей ходуном заходили лопатки. Он тут же бросился ниц, припал ухом к камню.
– Дофилософствовались! Идут. Все, кроме старца, вскочили.
– Святой отец… – В голосе Лю Банга прорвалась горькая укоризна. – Успеете ли вы проверить свою истину? Нам этот путь заказан, к сожалению, мы не успели отрешиться от человечества и должны позаботиться о такой мелочи, как его судьба.
Ваши братья обещали, что в любом случае нам укажут недоступный для преследователей выход.
– Идёмте, – последовал невозмутимый ответ.
Он встал легко и свободно, не оборачиваясь, двинулся к противоположной стене пещеры, словно та должна была перед ним раскрыться. И она раскрылась – чёрной, пахнувшей холодом щелью.
И тут кибер ожил:
– Опасность! Киберы, люди, газ! Опасность! Старик уже скрылся в проходе.
– Эх ты, боевая машина! – Антон на ходу шлёпнул кибера. – У людей‑то получше нюх…
Вдвоём с Лю Бангсм они подхватили пленных и поспешили за стариком. Последним в щель вдвинулся кибер. Ни тени замешательства, все были готовы и к такому повороту событий.
Ход, которым они шли, был извилист и тёмен, как душа подонка. Ниже, ниже; тьма и холод, такой пронзительный, что сначала Уме и Юлу, затем остальным пришлось вообразить себя под тропическим солнцем. Тогда холод исчез и сам мрак как бы посветлел.
Наконец он посветлел и в действительности. Ещё поворот, спина старика маятником качнулась в отверстии, и перед людьми открылся грот, самый странный из всех когда‑либо ими виденных. Грубый камень неровно вздымающегося свода мутнел и растворялся вдали, хотя воздух казался прозрачным. Может быть, из‑за жемчужной фосфоресценции всего, что было вокруг? Но откуда взялась сама эта равномерная фосфоресценция? Однако не эта особенность грота сразу приковала внимание. Прямо у ног, недвижно касаясь кромки щебёнчатого откоса, расстилался сизый покров – не то туман, не то вода, хотя для тумана он был слишком прозрачен и плотен, а для воды чересчур слоист и воздушен. Толща сизого, будто спрессованного дыма, и снова не так, ни один образ не соответствовал впечатлению от этого мертвенно‑неподвижного, туманно‑лёгкого и однако же плотного “озера”, в прозрачно‑смутных глубинах которого едва заметно колыхались рыхлые пласты каких‑то белесых хлопьев.
– Море Нирваны, – провозгласил старик. – Лоно вечности и благодати открыто вам.
– Благодарю вас. – Лю Банг огляделся. Слева и справа берег замыкали отвесные скалы. – А где же выходы?
– Он перед вами.
– Здесь? Но что же это такое?!
– Путь к Истине Предтеч. – Торжественный голос старца возвысился. – Да не смущает вас физическая телесность Нирваны, которой прежде не было. Им виднее! Всякий входящий укрепляет Нирвану, и путь в неё теперь лёгок и очевиден.
– Но это не наш путь! Это предательство, вы обещали нам выход!
– Ваш путь, как уверяли вы сами, ведёт к Добру, Истине, Счастью. Эта цель достигнута. Вглядитесь.
Старик простёр руку. Все невольно подались вперёд. Лицо Лю Банга стало пепельным, когда он вгляделся в туманный омут у ног. То ли дуновение пробежало по сизой толще и какой‑то из её белесых пластов сместился, то ли глаза присмотрелись, но взгляду постепенно открылись очертания неподвижно зависших в глубине нагих человеческих тел.
Многие покоились там, ряд за рядом, вереница за вереницей, мужчины и женщины. Размыто белели лица, груди и спины, сплетённые или, наоборот, раскинутые руки и ноги, все вялое, как в формалине, мертвенно‑обесцвеченное.
– Это же смерть… – прошептал Лю Банг.
– Это жизнь, – последовал бесстрастный ответ. – Всмотритесь пристальней.
Все четверо невольно сдвинулись, ища друг у друга поддержки, при виде того, как на медузоподобном лице одного из утопленников щёлочками раздвинулись веки, как шевельнулись студенистые руки усопших, как все новые и новые мертвецы размыкали невидящие глаза, ища ими что‑то или кого‑то.
– Они зовут нас, – мерно проговорил старик. – Их дух везде и нигде, его обличил бесконечны, как сама Нирвана, и былые тела – лишь одно из пристанищ этого существования.