Он кружил настойчиво, упорно, как заведённый.
– Прелестный экземпляр, ты не находишь?
– Прелестный, – недоумевая, согласился Полынов.
Жук сделал ещё один оборот и стал медленно, с достоинством, удаляться. Лесс коротко и сухо рассмеялся.
– Ты чего? – с недоумением спросил Полынов.
– Так, ничего, вспомнил один анекдот. Мальчик ловит сачком жука, хочет наколоть его на булавку, а жук ему говорит…
– Жук?
– Он самый. “Разве папа не запретил тебе баловаться с электричеством?”
– Весёлый анекдот, – сказал Полынов. – Очень весёлый.
– Уж какой есть.
Вот даже как, сказал себе Полынов. Значит, таким вот образом… Нюхай цветочки, стало быть, и вообще… Ну, ладно. Лессу в конце концов видней. Да, ему видней.
– Не обессудь, – внезапно сказал Лесс. – День сегодня нескладный. Но ты не беспокойся, отдохнём на славу.
– Я не беспокоюсь, – ответил Полынов. – Нисколько.
– Вот и прекрасно.
Край обрыва порос соснами. Стволы некоторых накренились, а корни повисли над пустотой, словно деревья спрашивали: “Шагнуть или не стоит?” Людей на пляже было немного, вдали ослепительно белели треугольные паруса яхт. Море с шумным вздохом накатывало на песок, оставляя неровные строчки пены.
Лесс и Полынов, на ходу стаскивая одежду, сбежали к воде.
Море – ласковое, тёплое, колышущееся – приняло их, смыло заботы, убаюкало на волне. Они резали его гладь, ныряли, так что зыбкое пятно золотистого света вверху туманилось синевой, отдыхали на спине и снова ввинчивались в податливо‑упругую воду. А когда они наплавались и вышли, их мокрые тела охватило приятное тепло. Они повалились на песок, растянулись в блаженстве, как когда‑то, как в детстве, до всяких полётов в космос, до проблем науки, которые пришлось решать, до степеней и званий, которых они достигли.
– Осторожней, тут мазут, – предупредил Лесс, когда Полынов захотел подвинуться.
– Ничего, – пробормотал Полынов. – Я вижу.
Они помолчали, следя за полётом чаек.
– Дураки были эти кроманьонцы, – после недолгого молчания проговорил Лесс.
– Угу, – согласился Полынов. – А почему, собственно?
– Чего им не сиделось? Саблезубых тигров и всяких там пещерных медведей они уже победили, в их власти оказалась вся планета – и какая! Без промышленных комплексов, ядерных бомб, грязи, неврозов, проблем и наркотиков. Зачем их потянуло к цивилизации? Ловили бы себе мамонтов, ели, спали, нежились, как мы, на бережку, жили бы, не считая веков, – просто, спокойно, долго.
– Считаешь, могли бы? – Полынов лениво пересыпал меж пальцами песок.
– А разве нет?
– Конечно, нет.
– Так уж и нет? Неисчерпаемые ресурсы, никаких серьёзных соперников, никаких, стало быть, стимулов прогрессировать.
– Сладкий сон о несбывшемся, – Полынов прикрыл глаза. Солнце светило в лицо и пронизывало тьму сомкнутых век всплесками багровых протуберанцев. – Прикончить бы того пещерного гения, которому не жилось спокойно, А? И не надо было бы старине Лессу спешить по своим высоконаучным делам, соорудили бы вместо этого шашлычок из мамонта, чем плохо?… Вот только прежде огонь следовало изобрести.
– Как знать, может, и стоило гения‑то, – пробормотал Лесс.
– Идеалист несчастный! – Полынов перевернулся на бок. – Кто только что говорил о ловушках эволюции? Никаких конкурентов, планета неисчерпаема, плодись, значит, кроманьонец и процветай? Славно! Кроманьонец радостно последовал этому рецепту и размножился, как треска.
А дальше? Дальше повальный голод. Много ли возьмёшь с земли без скотоводства, посевов, – прогресса то есть? Помирай или прогрессируй! Кроманьонец не дурак, знал, что выбрать.
– И ни от чего не спасся, – кулак Лесса рубанул воздух. – Ни от голода, ни от смерти. В направленности эволюции я не хуже тебя разбираюсь. А что получается? Не вольны люди выбирать себе путь, вот что выходит! Мы создаём обстоятельства, они диктуют нам, как поступить, и мы поступаем, – о, по доброй воле, конечно! – с учётом обстоятельств. Смысл, смысл? Других планет достигли, а счастья? Грызём друг другу глотку, кто кого сильней, тот того и съел. И все, все говорят о благе. Как это у Платона в его законах устройства счастливого общества? Все должны не только повиноваться Закону, но и славить его. Что мы публично и делаем. Внезапная и яростная горечь Лесса, столь неуместная здесь, в солнечной неге, горечь без видимого повода, столь противоречащая характеру друга, так ошеломила Полынова, что он не сразу нашёлся с ответом. А когда нашёлся, то было уже поздно. Лицо друга обмякло, сконфузилось, взгляд, как бы ища отступления, метнулся к часам.
– Боже мой, – полдень!
Лесс вскочил, торопливо натягивая одежду.
– Ты извини, – бормотал он. – Веду я себя нескладно, говорю нескладно, но это в последний раз. Понимаешь…
– Нет.
– Разумеется, разумеется, – Лесс, пыхтя, заправлял рубашку. Полынов напрасно лобил его взгляд. – Я тут нафилософствовал… Пустое, не обращай внимания. Все нервы, жара и спешка.
Полынов тихонечко присвистнул. ‑Что?
– Так, ничего. Жара, нервы.
– Сердишься?
– Просто не понимаю.
– Порой я сам себя не понимаю. С тобой так не бывает?
– Бывает.
– Вот.
– А, может быть, все‑таки…
– Нет. Надо бежать. Не умею опаздывать.
– Ладно. До вечера.
– Да, да. Успеем, все успеем. Ты останешься или пойдёшь куда?
Полынов заколебался. Ему показалось, что вопрос был задан не просто так. “Черт знает что, я становлюсь подозрительным…”
– Я ещё часик‑другой поваляюсь на песке.
– Правильно, – Лесс кивнул. – Отдыхай. Когда проголодаешься, в трехстах метрах отсюда – вон там, – чудесный Ресторанчик. Кстати: я достал настоящую красную икру.
– Икру? Зачем?
– Тёмный ты, оказывается, человек, – Лесс с улыбкой покачал головой. – Не рыбак. Это лучшая наживка для форели, которую мы завтра будем ловить.
– А‑а!
– И только настоящая, заметь. От синтетической форель нос воротит. Чуешь, какие у нас перспективы?
– Чуять‑то я чую…
– Значит, до вечера. Успеем, все успеем! Держи ключ. Дома у меня неплохая библиотека. А в ресторанчике советую заказать шанчики в соусе. Не хочется мне тебя оставлять, ох, как не хочется, да только над всеми нами есть бог – дело. Смотри, не перегрейся.
– Уж как‑нибудь.
– До вечера!
– До вечера.
Лесс помахал рукой, и Полынов помахал тоже. А ещё есть такая славная игра, подумал он. Детская. “Да” и “нет” не говорить, “чёрного” и “белого” не называть. Только она мне уже порядком надоела. Ну, посмотрим…
Уже с обрыва, прежде чем скрыться в зарослях, Лесс снова помахал рукой. Полынов ответил. На мгновение ему захотелось догнать Лесса. Он тихо зарычал и двинулся к морю.
Серенькая, с крохотным хоботком букашка карабкалась по откосу песчаной ямки. Съезжала вместе с песком, увязала всеми лапками и снова карабкалась.