Он натянул свой полог возле колеса повозки, постелил покрывало, потом вынул из телеги Тилорна и, взяв на руки, унес его за пределы круга.
– Смех и грех, – молвил калека, управившись со своими делами и пытаясь одернуть длинную рубаху. Ладони Волкодава обнимали его ребра, без труда поддерживая тщедушное тело. – Смех и грех! – повторил Тилорн и смущенно вздохнул. – Когда лежу или когда ты вот так держишь, ну прямо сейчас горы сверну. А стоит попробовать… Поставь меня, пожалуйста, на землю, друг Волкодав.
Волкодав, подумав, чуть‑чуть развел ладони. Какое‑то время Тилорн и вправду стоял, шатаясь из стороны в сторону и поводя руками. Потом его колени беспомощно подломились. Волкодав не дал упасть – подхватил и понес обратно к костру.
– Не спеши, – посоветовал он Тилорну. – Куда торопишься?
– Мне так стыдно обременять тебя, – ответил тот. – Ума не приложу, что бы мы без тебя делали, друг мой! Хотя, правду сказать, поначалу я очень опасался за девочку…
Волкодав едва не споткнулся. Ему словно плеснули в лицо водой, холодной и грязной.
– Что? – спросил он, надеясь ослышаться.
– Я обидел тебя? – что‑то почувствовав, неподдельно перепугался Тилорн. И торопливо принялся объяснять: – Я… ну ты же сам… ты – молодой, сильный мужчина, а Ниилит, как я понимаю, очень красива… я же тебя совершенно не знал… я боялся, что ты… Волкодав! Я обидел тебя?
Волкодав молча прошел между телегами, уложил ученого под полог, укрыл шерстяным плащом. Тот все еще пытался что‑то говорить и даже поймал его за руку. Волкодав выдернул руку и, мало что видя перед собой, ушел на другую сторону лагеря, к берегу озера, где паслись стреноженные кони. И там долго стоял неподвижно, глядя на легкий туман, завивавшийся над водой.
Далеко за озером, за лесами алели, рея в прозрачном воздухе, снеговые зубцы гор. Их еще озаряли лучи солнца, ушедшего за горизонт. Волкодав хорошо помнил, как его, напрочь отвыкшего от света, в лохмотьях, с многолетними шрамами от цепей на шее, запястьях и лодыжках, вытолкнули из пещеры на голубой горб ледника, под беспощадное морозное солнце, Вот тебе твоя свобода, сказали ему. Иди. И он пошел, шатаясь, скользя босыми ногами по плотному снегу, зажимая ладонью рану в боку…
За спиной прошуршали шаги. Волкодав узнал походку Авдики и не стал оборачиваться.
– С девкой поссорился? – спросил молодой сегван и понимающе кивнул: – Бывает.
– Бывает, – сказал Волкодав.
– Слушай, венн… – Авдика помедлил, отвел глаза, потом решился; – Знаешь, я что‑то так и не уразумел, как это ты меня ринул намедни у Айр‑Донна. Может, покажешь, если не жалко?
Волкодав пожал плечами. Ему было не жалко. Эта ухватка не входила в число запретных, которые нельзя передавать стороннему человеку. Он пересадил Нелетучего Мыша на холку своему коню, щипавшему травку неподалеку. Конь повернул голову, незлобиво обнюхал Мыша, с которым успел уже познакомиться, потом фыркнул и снова опустил морду к траве. Цепляясь за шерсть, Нелетучий Мыш забрался ему в гриву и принялся слизывать соль.
Авдика поднял копье и, как тогда в корчме, наставил его на Волкодава. Венну почему‑то вдруг померещилось в нем некое сходство с тем комесом, которого он убил одиннадцать лет назад… Наверное, все дело было в светлых волосах и в прическе.
– Смотри, – начал он объяснять. – Левой отводишь острие, вот так. Правой перехватываешь оскепище…
Древко снова начало неудержимо выворачиваться из рук молодого сегвана. Авдика попытался удержать, но вместо этого волей‑неволей побежал кругом Волкодава. Потом ноги выскочили из‑под него.
Потом ноги выскочили из‑под него. «Смерч подхватывает и уносит соломинку». Авдика растянулся на земле, хохоча и поминая трехгранный кремень Туннворна.
– Как, как ты меня? А ну, еще раз, – Волкодаву же показалось, будто у края поляны остановился кроткий серенький ослик и с вышитого седла на них с Авдикой зорко и пристально посмотрела смуглая седая старушка.
Кан‑киро веддаарди лургва, мысленно сказал ей Волкодав. Именем Богини, да правит миром Любовь. Вот видишь, Мать Кендарат, и у меня теперь есть ученик…
Когда Ниилит позвала есть. Волкодав явился к костру с котелком – для Тилорна. Юная стряпуха сварила густую похлебку из ячменя, заправив ее салом, жареным луком и еще чем‑то душистым, на саккаремский лад. Ниилит позволили распоряжаться съестными припасами по своему разумению, и было похоже, что жалеть о том не придется.
Купец Фитела, как пристало вождю, первым отведал приготовленную снедь, за ним Аптахар. Фитела ничего не сказал, только улыбнулся и удовлетворенно кивнул. Аптахар же крякнул, провел рукой по усам и потрепал Ниилит по плечу:
– Третий год хожу с тобой, Фитела, и ни разу еще не ложился спать голодным, но, во имя детородного чрева Роданы, такой еды у нас до сих пор не бывало!
– Смотри, избалуешь молодцов, – обращаясь к Ниилит, заметил купец. – Этак они у меня, чего доброго, осетров и соленых орешков требовать станут.
Ниилит заерзала на месте, моргая смущенно и немного испуганно. Как следовало понимать эти слова – как похвалу или как упрек?.. Воины со смехом и прибаутками уселись в кружок и друг за другом, по старшинству, начали опускать ложки в котел. Когда очередь дошла до Волкодава, он наполнил свой котелок и отнес его Тилорну.
– Волкодав… – страдая, начал было тот, но ответа не дождался. Волкодав усадил его, вручил ложку и котелок и молча ушел. Сел на свое место и принялся за еду. Возможно, похлебка была в самом деле навариста и вкусна. Но он никакого вкуса так и не ощутил.
Когда Фитела раздавал хлеб, Волкодаву досталась большая горбушка. Он разломил ее и половину съел, половину отложил. После вечери они с Ниилит мыли опустевший котел, и тогда он размахнулся и забросил оставшийся кусок чуть не на середину озера, отдаривая за ласку.
– Выкупайся, если хочешь, – предложил он Ниилит. – Я постерегу.
Там, куда упал хлеб, гулко плеснула крупная рыбина. И опять все стало тихо. Жившие в озере приняли подношение и пообещали не пугать Ниилит.
– Спасибо, господин, – тихо поблагодарила она и ушла за куст раздеваться. Волкодав сел спиной к озеру, обхватил руками колени и уставился в сгущавшуюся темноту.
Око Богов видело, Боги знают: он радовался, как последний щенок, тому, что уцелел… тому, что оказался вдруг не один…
Ниилит плескалась в озере у него за спиной. Она плавала, точно лягушонок, и ничуть не боялась темной воды с ее холодными ключами и всякими тварями, живущими в глубине. И в особенности когда он, Волкодав, стерег на берегу.
Теплый тихий вечер был очень хорош, и обозники допоздна засиделись возле костра. Порывшись в своих пожитках, Авдика вытащил арфу – пустотелый деревянный короб с деревянными же рогами, сомкнутыми в кольцо. Оказывается, молодой сегван неплохо управлялся с пятью струнами и к тому же знал уйму песен, от героических до смешных и непристойных. Пели почти все, не исключая самого Фителы, и даже Волкодаву временами хотелось присоединиться. Он с некоторым удивлением осознал и это желание, и собственную нерешительность. Он не умел веселиться.
– Явился однажды Комгалу в ночном сновиденье
Могучий и грозный, украшенный мудростью Бог… – жалостно выводил Авдика вельхскую балладу времен Последней войны.
Помимо собственной воли Волкодав начал вспоминать песни, которые удивили бы походников, но на ум упрямо лезла всего одна.