Оден из рода Красного Золота возвышался над ней и разглядывал ее, а выражение светлых глаз его было странным. Но он не злится.
— Под одеялом было бы теплее, — наконец, произнес он.
Наверное.
За окном снова дождь. И ноги озябли, а рук Кэри и вовсе не чувствует. Но к холоду она привыкла.
— Давно ждешь?
Кивнула, понимая, что не в состоянии произнести ни слова. Давно. Целую вечность, которая, к ее ужасу закончилась.
— Тебе приказали?
— Я… должна служить… вам, — у Кэри все же получилось заговорить, но руда первозданная, что она несет? Оден же наклонился к ней, коснулся щеки, и Кэри отшатнулась, но тут же замерла, закрыла глаза, смиряясь с неизбежным.
Ей надлежит быть покорной.
И быть может, тогда получится выжить.
— Так будет лучше, — на плечи упало что-то тяжелое и теплое, пахнущее осенними дождями. Оден мягко произнес. — А служить мне не надо. Лучше будет, если ты вернешься к себе.
— Я… недостаточно красива? — Кэри не может вернуться. Там ведь леди Эдганг и флакон из прозрачного стекла в тонких ее руках. А во флаконе — яд. И если Кэри вернется сейчас, то не увидит рассвета. — Я знаю, что ничего не умею и… я буду очень стараться. Я клянусь, что буду очень стараться и…
— Девочка, — Оден присел у кровати и взял ее руки в свои. Ладони его были горячими и большими, еще шершавыми… а если на лицо посмотреть, то вовсе он не старый. Чем-то на отца похож, только тот редко Кэри замечал. И уж точно ему бы в голову не пришло заговорить с нею. — Ты очень красива. А со временем станешь еще краше. И в любом другом случае я был бы рад взять тебя в жены. Но дело в том, что я уже женат, понимаешь?
Да, Элоис рассказывала о той свадьбе.
— Мне сказали, что та… свадьба не считается. Что она не настоящая.
— Это не так.
Больше Кэри не задавала вопросов, но сидела тихо-тихо. А он, отпустив руки, повернулся к Кэри спиной. Собирается?
Сбежит.
И значит, свадьба не состоится. Что тогда будет с Кэри?
Леди Эдганг разозлится на нее… а королева? И король? Сочтут виноватой… всего-то и надо было, что… а она не справилась.
Потому что выродок.
— Не уйдешь? — спросил Оден, застегивая пуговицы старой куртки.
Она покачала головой и упрямо закусила губу: ей некуда идти.
— Тогда я должен буду тебя запереть.
Кэри кивнула — пусть запирает, лучше здесь, чем с леди Эдганг. И быть может, нынешняя ночь — последняя в ее жизни. Кэри только уточнила:
— Надолго?
— До утра… а там, как получится. К обеду точно освободят. Ванная комната вон за той дверью. Здесь есть фрукты, вино и печенье… На помощь звать не станешь?
Не будет. Она спрячется и будет благодарна за эти часы спокойствия.
— Вот и умница, — Оден погладил ее, и это прикосновение к волосам было по-настоящему ласковым. И жаль, что он не может стать мужем Кэри. — Завтра скажешь, что я тебе угрожал.
— Но… это же неправда!
А Кэри не очень хорошо умеет врать. Оден усмехнулся:
— Боюсь, что правда мало кому интересна. Ложись и засыпай спокойно. Здесь тебя никто не обидит.
Кэри кивнула и послушно забралась под одеяло, но плащ из рук не выпустила. С ним она чувствовала себя почти одетой.
И на удивление защищенной. Это чувство было незнакомым, но придавало смелости. И Кэри спросила:
— Ваша жена… она какая?
Должно быть, она потрясающая женщина, если ради нее Оден из рода Красного Золота готов пойти против короля. И он, улыбнувшись, сказал:
— Она — самая красивая женщина в этом мире.
И он, улыбнувшись, сказал:
— Она — самая красивая женщина в этом мире.
— Тогда вам повезло.
Кэри закрыла глаза: она не хочет смотреть, как он уходит, пусть бы и привыкла к одиночеству. В одиночестве нет ничего плохого, напротив, оно дает спокойствие. Но сейчас Кэри отчего-то было больно.
Наверное, потому, что завтра ее жизнь изменится.
— Очень повезло, — ответил Оден и дверь закрыл.
В темноте шелестел дождь. И Кэри, лежа на чужой кровати, рисовала себе очередную сказку. В ней и комната, и дом принадлежали Кэри. И в этом доме было спокойно, потому что где-то рядом находился тот, кто готов был защитить Кэри.
Любой ценой.
Он близко. Просто вышел ненадолго, но если подождать, то он вернется.
И Кэри ждала.
Этой ночью сон вернулся.
Вначале был звук. Глухой удар. Еще один и снова.
Мерные. Ритмичные. Гулкие.
Медленно оживало механическое сердце дракона, и эхо его катилось по металлу костей. Вздрогнули и зашелестели сложенные крылья, и в нос шибало запахом железной окалины.
Руки Брокка — обе живые, целые — лежали на чешуе.
Дракон был жив.
Почти.
В желтых глазах его Брокк видел себя. И сам себе казался донельзя жалким, ничтожным.
— Вперед, — хлопок по шее, и дракон, окончательно очнувшись, делает шаг.
Темнота. И светлый прямоугольник — ворота ангара. А за ними — обрыв, ущелье, в котором ярится запертый меж скал ветер. Небо низкое, разодранное, и сквозь прорехи его лезет мучнистая взвесь облаков.
— Мастер, вам не следует…
…подходить к обрыву. Вдоль него протянулась узкая лента ограды, но дракон ее не замечает. И Брокк позволяет себе переступить эту границу.
Скала уходит вниз. Резко. Ровно. Словно давным-давно, когда мир еще стоял на одном Камне, том самом, на котором приносились клятвы, эту скалу рассекли пополам. Клинок был остер, и срез вышел гладким. Синие, зеленые, алые ленты пород сменяли друг друга. А где-то далеко, на дне ущелья, громыхала река. Но сегодня и она, и противоположный далекий край скрывались за туманным пологом.
Прохладно.
Странно, что во сне он способен ощущать холод. И вкус воды на губах: воздух напоен влагой, и она оседает, что в волосах, что на куртке прозрачными каплями.
— Мастер, он сейчас…
Дракон, добравшись до края, застыл. Шея его опустилось. Выгнулось змеевидное блестящее тело. И тяжелые крылья сомкнулись за спиной. Зверь раскачивался, опираясь на хвост, и Брокк, сколько ни вглядывался, вновь пропустил момент, когда дракон соскользнул со сколы.
Вот он сидит. И вот уже, расправив полотнища крыльев, летит вниз.
Ревет воздух. Порыв ветра опрокидывает Брокка на спину, и он кувыркается через ограду, но к счастью — не в пропасть. Хотя в этот миг Брокка невыносимо тянет броситься за зверем. Шагнуть к краю и дальше, скрыться в туманном облаке.
Но чьи-то руки удерживают, помогают подняться.
А ветер стихает.
И вообще только во сне возможна подобная тишина. Густая. Тяжелая. Непробиваемая. Брокк оборачивается и видит искаженное криком лицо помощника. Рука его тянется, указывая на что-то за спиной Брокка. И губы кривятся.
Уступ накрывает черная тень. И Брокк оборачивается.
Медленно. Невыносимо медленно.
Из наполненной туманом пропасти, заслоняя солнце, поднимается дракон. Слепит сиянием черная чешуя. И вспыхивают узоры энергетических контуров. Полупрозрачные крылья преломляют свет, и тень дракона меняет окрас. Она не черная, но темно-лиловая, как мамины крокусы.
— Поздравляю, Мастер, — говорят Брокку, и спешат пожать руку. Хлопают по плечу. Кричат. Кто-то, кажется, Ригер достает шампанское. И хлопает пробка, а пена льется на камни.