Он верно рассудил, что подле Федорова уже есть свой человек, и побежал к птицеферме. Местность была хорошо знакома. Вот здесь шоссе, там жилой корпус и дорога к столовой.
«Почему преступник крутится на территории общины? Что ему нужно?..»
Иосиф потянул дверь на себя и вошел, встреченный стойкими запахами автоматизированного куриного царства. В комнате для персонала никого не было, пуста была и раздевалка. Иосиф решил обойти всю ферму.
Кудахтали в клетках куры – кто вспугнул их? Чуть слышно работала вентиляция. Крутились колеса – электронный механизм тащил в ковшиках снесенные яйца и укладывал их в прессованные коробки‑гнезда.
«Негодяи хотели бы устроить жизнь всего человечества по типу этой фермы, – подумал Иосиф, ступая по выложенному кирпичом полу. – Железные клетки, оптимальный рацион и – результат труда, уносимый к хозяину электронными ковшиками… Человек не освободится, пока не освободит закабаленную им природу. Все эти прирученные животные должны получить от своего существования нечто большее, нежели дешевую технологию выращивания и забоя. Когда человек поймет, что даже червь имеет равное с ним право на землю и воду, он освободится от гордыни, первопричины пороков. Может, это и пробудит гордость… Где иерархия насилия, там нет справедливости…»
И вдруг его прожег взгляд. Инстинктивно Иосиф шагнул в сторону и обернулся, – тяжелый нож, брошенный опытной рукой, воткнулся в деревянный столб – чуть выше головы Иосифа.
Из‑за огромной бочки, как паук, выскочил «князь тьмы». Кривую физиономию искажала ненависть, волосатые руки сжимали стальной крюк – с его помощью рабочие передвигают по рельсам емкость для кормовой смеси.
– Негодяй! – вскричал Иосиф. – Попался!
– Попался – ты!
Чернявый замахнулся.
Иосиф успел присесть – крюк просвистел над его головой. Не давая опомниться, негодяй подскочил и ударил Иосифа ногой в живот.
Перед глазами поплыли радужные круги, перехватило дыхание. Но гнев вернул Иосифу мужество и решимость. Он знал, что сильней своего врага, знал, что победит, и неожиданным броском опрокинул его на пол.
– Не уйдешь! Не я, люди будут судить тебя, и твоя казнь станет праздником всеобщего освобождения!
– Никто и никогда не узнает обо мне! – прорычал чернявый. – Если даже сброд тупых фанатиков этой грязной общины на время пересилит меня, они все равно не доберутся до сути. Я, я правлю миром! Я единственный полновластный творец событий!
– Лжешь, – оборвал Иосиф, – события творятся вопреки твоим преступным желаниям. Пожар и смерть – не события, это обрыв событий, события – рождение новой мудрости, нового добра и новых людей. События – это подвиги во имя правды.
– Ненавижу! Всех ненавижу! – чернявый задыхался, пена проступила в уголках кривого рта. – Думаешь, при помощи добра можно построить мир, где все будут свободны? Нет и нет! Тупые невежды, вы не знаете, насколько противоречивы вещи и явления, о, не знаете! Великие знания принадлежат только нам, мы навечно сохраним их в тайне!
– Замолчи, – сказал Иосиф. – Омерзительна твоя самоуверенность и жажда паразитировать на всем, что существует, на живом и мертвом… Сейчас сюда придут люди, твоя песенка завершится. Сколь ты ни ловок и сколь ни многолик, а все же пройти сквозь каменные стены тебе не дано.
– При мне мой скипетр! Тюрьма – не для таких, как я! Тюрьма – для таких, как ты!.. Ха‑ха‑ха! Сейчас, сейчас, пока сброд увлечен поисками прошлогоднего снега, произойдет взрыв, плотина разрушится, и вода зальет и затопит пространство на десятки километров вокруг!.
. Наши люди проектировали плотину, чтобы вернее разрушить ее… Если бы не доктор Шубов, твой покровитель и мой лютый враг, я бы давно разделался с тобою!..
Желая пресечь новое преступление, Иосиф рывком поднял чернявого за ворот и потащил прочь из здания фермы.
Негодяй пытался сопротивляться, но, видимо, Иосиф в самом деле подпитывался какой‑то посторонней силой, потому что легко встряхивал коварного противника.
– Сейчас покажешь, где стоят заряды, иначе, клянусь всеми святыми, я выверну тебя наизнанку!..
Иосиф не договорил: внезапно перед ним поднялась в воздух гора земли и блеснуло пламя…
Иосифу сделалось стыдно и за знаменитого поэта, и за себя, не помнившего ни строчки его стихов.
Когда пение окончилось и музыканты опустили инструменты, к столику подошел, недвусмысленно покачиваясь, их соотечественник.
Светился благородный лоб, опушенный сединами, мерцающие глаза, казалось, излучали свет и в то же время были прозрачны: что‑то еще виделось в их глубине, но Иосиф боялся выказать свое любопытство.
– Как бы велика ни была трагедия, – сказал доктор Шубов, не глядя на поэта, – благородный человек не имеет права поступаться достоинством. Если у человека нет воли бороться за справедливый мир, а примириться с существующим он не может, надо найти более достойный выход, нежели стакан плебейского зелья.
– Господа, господа, – глухо возразил поэт. – Не осуждайте меня… Я показывал, как мы проплясали свою мечту, свою Россию… Мы не нашли пути к народу, а стало быть, и к себе.