– Наверное, это рефлекс. Каждый раз, когда наступает очередной День Лояльности, у меня начинаются спазмы внизу живота.
– Не дрейфь, Гроп, – в той же манере ответил ему Андрей. – Не в первый раз – прорвемся.
– Сегодня у меня дурное предчувствие, – прошипел Гроптик. – Всю ночь снились кошмары. Будто я еду на мотоцикле, а за мной несется стая рекинов. У всех пена изо рта падает – не иначе как бешеные...
Поймав на себе недовольный взгляд командира роты, Гроптик умолк, не закончив своей истории о бешеных рекинах.
– Рекины тебе снятся потому, что Лысый все время у тебя в ногах спит, – едва слышно ответил Гроптику стоявший позади него рядовой Лантер.
Услышав имя Лысого, Андрей машинально посмотрел вниз. Лысый, как всегда, крутился под ногами Гроптика. Приблудный Рекин, прижившийся в казарме разведроты примерно года полтора назад, отличался от большинства своих сородичей покладистым и незлобивым нравом, за что пользовался ответной любовью как солдат, так и командира роты. Однако совершенно особые отношения сложились у ротного рекина с рядовым Гроптиком, который постоянно баловал Лысого, таская ему из столовой Невозможные вкусности и даже позволяя спать на своей койке.
– От завтрака никто отказываться не собирается? – с демонстративно серьезным видом осведомился майор Прист.
С разных концов строя раздались сдавленные смешки. Предложение перенести завтрак на завтра было дежурной шуткой командира роты.
– Голодные, как рекины, – усмехнулся майор Прист. – Можно подумать, что всю ночь черт знает чем занимались.
– Солдат и ночью начеку, – подал голос кто‑то с левого фланга.
– Ну, раз такое дело, тогда готовьте свои воинские карточки. Наша рота должна до завтрака успеть выразить свою лояльность Пирамиде.
– Майор, а Лысому тоже нужно будет пройти через контроль лояльности? – ехидно осведомился Лантер.
– Лысому достаточно засвидетельствовать свою лояльность Гроптику, который его кормит, – усмехнувшись, ответил майор Прист. – И мне, потому что иначе я запросто могу выставить его из казармы.
Солдаты весело заржали.
– Отставить смех, – приказал майор Прист. – Через пару минут здесь будут представители внутренней стражи. Не забывайте, что вести себя с ними следует корректно и вежливо. Никаких лишних вопросов – получил назад свою воинскую карточку и отошел в сторону. Решение, принятое Пирамидой по поводу каждого из вас, вступает в силу с того момента, как только код его оказывается отпечатанным на воинской карточке. Оспаривать его не имеет смысла – до следующего Дня Лояльности изменить ничего невозможно. Всем все понятно?
– Да, майор! – разом грянул строй.
Да и что здесь могло быть непонятным? Процедура проверки на лояльность, которую в обязательном порядке ежемесячно проходил каждый гражданин Кедлмара, начиная с десятилетнего возраста, была знакома всем. А военнослужащие еще и получали соответствующие инструкции в преддверии Дня Лояльности каждый месяц одни и те же. Так что у майора Приста, собственно, не было никакой необходимости в очередной раз повторять одни и те же слова, которые каждый в роте знал наизусть. Но он все же сделал это для очистки совести.
Несмотря на тщательную подготовку всенародного праздника, порою в День Лояльности случались инциденты. Обычно они были связаны с тем, что кто‑то из солдат или офицеров начинал слишком бурно выражать свое несогласие с несправедливым, с его точки зрения, решением, принятым Пирамидой. Хуже бывало, когда кому‑то в воинскую карточку проставлялся новый код, в соответствии с которым обладатель документа объявлялся тайным сторонником Совета Пяти и арестовывался на месте. На этот случай офицеры внутренней стражи, обслуживающие техническую часть процесса выражения народонаселением своего одобрения политики, проводимой Пирамидой, имели при себе взвод вооруженной охраны.
На этот случай офицеры внутренней стражи, обслуживающие техническую часть процесса выражения народонаселением своего одобрения политики, проводимой Пирамидой, имели при себе взвод вооруженной охраны. Но всякий раз, когда в части случался такой инцидент, у майора Приста возникала мысль, что подобные, ничем, помимо кода, проставленного в военной карточке обвиняемого, не обоснованные действия внутренней стражи могут однажды привести к мятежу. Каждый из солдат, видевший, как уводят в наручниках его товарища, с которым он прослужил не один год, должен был в душе понимать, что рано или поздно подобное может случиться и с ним самим.
– Вольно, – скомандовал майор Прист. – Разойдись. Строй в одно мгновение рассыпался. Порядок, поддерживаемый привычкой к дисциплине, без боя уступил место хаосу, изначально присущему человеческой натуре.
– Никому дальше двух шагов от роты не отходить! – перекрывая общий гомон, крикнул майор Прист и, развернувшись на каблуках, прошествовал в свою комнату.
– Ну как, Джагг? – сзади толкнул Андрея в плечо Шагадди. – Готов засвидетельствовать Пирамиде свою лояльность?
– Всегда готов, – мрачно буркнул в ответ жизнерадостному Шагадди Андрей.
Он старался и никак не мог вспомнить свой ночной сон. Теперь из памяти исчезли даже те детали, которые он еще помнил после пробуждения. Остался только образ цветка с шестью лепестками. Что‑то он должен был означать. Но вот что именно?.. Как там у Фрейда: фиалки – насилие, гвоздики – секс... Или это уже из другой оперы?.. Невозможно сосредоточиться, когда рядом стоит Шагадди и орет так, словно хочет, чтобы его услышали даже в казарме ремроты:
– Если после всего, что ты сделал, Джагг, тебе не дадут взвод, то я скажу, что в этой жизни нет не только счастья, но даже элементарной справедливости!
– Да будет тебе, Шагадди, – ладонью похлопал приятеля по широкой груди Андрей.
– Что значит "будет"! – громче прежнего заревел Шагадди. – Кому еще, кроме тебя, удалось выйти из Гиблого бора живым и с неповрежденным рассудком?
– Ну, например, тебе и Юнни, – усмехнулся Андрей.
– Насчет Шагадди я бы не стал утверждать этого со стопроцентной уверенностью, – ехидно ввернул оказавшийся поблизости Гроптик.
Шагадди погрозил ему кулаком, и Гроптик тут же исчез.
– Без тебя ни я, ни уж тем более Юнни из леса не выбрались бы, – продолжал гнуть свое Шагадди.
После возвращения из Гиблого бора Шагадди только и делал, что рассказывал всем, кто соглашался слушать, о том, что ему довелось повидать. И при этом неизменно подчеркивал особую роль Джагга Апстрака, который в критический момент взял командование взводом на себя. О чем Шагадди умалчивал, так это только встрече с патрулем внутренней стражи на обратном пути. Шагадди был разгильдяем, но отнюдь не идиотом, и прекрасно понимал, что за расстрел патруля им всем троим грозит не то что армейский трибунал, а обыкновенная кирпичная стенка где‑нибудь на заднем дворе Управления внутренней стражи.
– Рота, смирно! – раздался отчаянный, стремящийся перекрыть общий гвалт крик дежурного.
В проходе между койками появились три фигуры, одетые в черное. По мере их продвижения шум смолкал, суета замирала движение прекращалось. Казалось, что трое офицеров внутренней стражи создавали вокруг себя зону, в которой останавливалось даже само время.
Впереди шел капитан в парадном френче. Его фуражка с невероятно высокой тульей, на которой красовалась пятигранная золотистая пирамида, обрамленная венком из колосьев хлебных злаков, была так низко надвинута, что из‑под блестящего пластикового козырька не было видно глаз, только тонкий длинный нос с горбинкой. Капитан выглядел бы весьма внушительно в своей новенькой, тщательно отглаженной форме, если бы не его рост который был сантиметров на десять ниже среднего.