Про сына мне неинтересно, а вот что
Карл пока не собирает войско... это великое облегчение.
- Ваше
высочество... Я отмахнулся.
- Давайте, граф,
без церемоний, когда никого нет. Он взглядом указал на эльфийку. Я сделал
большие
глаза, мол, это
же вообще женщина, что она понимает, и он, усмехнувшись, вышел.
Я торопливо
насоздавал деликатесов, Лалаэль смотрит огромными глазищами (как я люблю, когда
так на меня смотрят!), и хотя сейчас таращится на стол, но это все равно на
меня, такого могучего и замечательного.
- Покажи, —
сказал я, — что ты не беззубая старуха!.. Нет, ты за столом покажи. А что
умеешь кусаться, я уже помню.
Она огрызнулась
писклявым голоском:
- Я тебя еще не
кусала!
- Ага, — сказал
я, — призналась, что собираешься...
Вошел Будакер,
остановился у порога.
- Барон? —
сказал я.
- Ваше
высочество, — ответил он.
- Барон, —
сказал я, — какие-то новости по Ис-танвилу?
- Замечено
шевеление, — доложил он. — У городской ратуши собирается народ.
- Почему не у
дворца герцога? Он пожал плечами.
- Не знаю. Может
быть, сэр Утальд скажет?.. Позволите?
Я кивнул.
- Давайте.
Он приоткрыл
полог, кивнул, и через минуту вошел ладный подтянутый сотник его армии,
поклонился.
- Сэр Утальд, —
сказал я.
- Ваше
высочество, — произнес он почтительно.
- Сэр Утальд, —
сказал я, — барон Будакер называет вас глазами и ушами его победоносного
войска. Что нас ждет в этом противостоянии?
Он развел
руками.
- На самом деле,
ваше высочество, не было времени, чтобы узнать что-то важное. Вот только
герцога Блекмора что-то не видно вовсе, а его знамя с башни дворца исчезло
прямо перед прибытием наших войск.
А еще говорят,
что под их городом есть другой город. И живут в нем не люди.
Я вскинул брови,
ожидая разъяснений, а сэр Утальд продолжал жадным голосом:
- Говорят, там
внутри все из золота! Посуда, ложки, даже столы и лавки!
Будакер буркнул:
- До чего же все
неудобное... Такую лавку и не сдвинешь.
- А это чтоб не
дрались ими, — пояснил Утальд. — Там даже стулья золотые, таким не шарахнешь
соседа по голове за то, что тот раньше тебя окорок ухватил. А сколько там
драгоценных камней...
Будакер сказал
скептически:
- А я бы их и
брать не стал. С ними возиться, перепродавать, обязательно обжулят. Выгреб бы
просто все золотые монеты из шкатулок, сундуков, мешков...
Я похлопал
ладонью по столу.
- Тихо-тихо!
Может, там никакого города нет, а вы уже сокровища выгребаете. А если и есть,
то вам те местные... которые не люди, так и дадут взять. Давайте лучше подумаем,
как...
За шатром быстро
простучали подошвы, в щель просунулась голова Хрурта.
- Ваше
высочество, — крикнул он, — из города выходят знатные люди! Целая колонна!..
Я быстро
поднялся, а Будакер крикнул сорванным голосом:
- Быстро сюда
шелка, бархат... Черт, не успеваем!.. Ладно, задержите их там...
Я торопливо
вышел вслед за Хруртом. Рыцари на конях и пешие воины поспешно выстраиваются в
две длинные шеренги.
..
Я торопливо
вышел вслед за Хруртом. Рыцари на конях и пешие воины поспешно выстраиваются в
две длинные шеренги. Чем ближе к моему шатру, тем выше по титулу и знатнее по
роду, а за два десятка ярдов от него только графы, бароны и виконты.
— Ладно, —
сказал я недовольно, — ламбертинцы доберутся сюда еще не скоро. Давайте пока
пройдемся по лагерю, сделаем вид, что понимаем что-то в этом деле.
Он усмехнулся:
обсудить в самом деле есть что, тут же заговорил о выдвижении легкой кавалерии
на границы герцогства, да не воспользуется никто из соседей, чтобы отхватить
кусок...
Мы сделали
полный крут, когда за нами прибежал гонец и сообщил, что его высочество уже
ждут...
Трон за это
время укрыли наскоро настеленными красными, пурпурными и багряными шелками и
бархатом. Не только сиденье и на подлокотники, но укрывают даже высокую спинку,
где хищно растопырил крылья неведомый зверь.
От трона теперь
протянута дорожка из красного бархата на пять ярдов, придавая особую
торжественность моменту.
Я опустился на
трон и начал ждать. Барабанщики по сигналу пробили дробь, а затем простучали
нечто парадно-возвышенное, но когда вельможи Истанвила подошли к краю дорожки,
разом подняли палочки и застыли в ожидании.
Лорды столицы,
как я заметил, при всей обязательной невозмутимости то и дело бросают острые
взгляды по сторонам. В диковину, как понимаю, и ровный строй солдат с копьями,
острия смотрят в небо, и ни одно не колыхнется, и этот странный музыкальный
инструмент, в самом деле так подходящий для войны...
И еще весьма
странно, рядом со мной сидит на простом стуле, но с высокой спинкой, самое
удивительное существо, какое они могли только представить: с копной пышных
волос из настоящего золота, что роскошно падают на плечи и спину, но не скрывают
кончиков торчащих ушей, нежно-розовых, как леденцы. Никто никогда не видел
таких крупных и чуточку удлиненных к вискам глаз, наполненных чистейшей
голубизной, которую наполовину скрывают длинные пушистые и загнутые ресницы.
Лалаэль сидит
царственно, только я знаю, насколько жутко этой мышке в обществе множества
больших и страшных человеков, а я откинулся на спинку трона, руки возложил на
широкие подлокотники (нужно выглядеть властным, надменным и жестоким), но
Растер подал мне меч и показал взглядом, что это уместнее.
Я упер острие в
покрывающий пол бархат и смотрел прямо и непреклонно. Их пятеро, во главе
упитанный вельможа в камзоле из темной ткани, однако весь в золотых нитях
шитья, толстая золотая цепь свисает на грудь и держит тяжелую двенадцатиконечную
звезду размером с блюдце.
При всей его
дородности и заметно выпирающем животе, лицо узкое и странно худое, желтое, под
глазами темные мешки в три ряда.
Рядом с ним,
чуть отступив на шаг, граф Дэниэл Чарльз, лорд Кандорска и Святой Пустоши, а
также он еще и глава заговорщиков, обещавших отстранить герцога от власти.
Остальные, на
мой взгляд, просто знатные вельможи, не чувствую, чтобы чем-то выделялись,
весомы только знатностью рода, связями и близостью ко двору.
Сэр Ульрих
поглядывает на меня как-то странно, иногда бросает беглый взгляд на графа
Дэниэла Чарльза, так подло предавшего своего господина... Я кивком подозвал его
и сказал вполголоса: — Ульрих, мне было видение от Самого, я должен быть
гуманистом и соблюдать базовые либеральные ценности, увы. Это значит — простить
графа, который почему-то больше радеет о стране, чем о предавшем страну
человеке на троне.