Но он все время падал. Пришлось поставить у забора… А назавтра Нина
Петровна сказала, чтобы мы сочинили стихи про зимний день. И я написал:
Снегу стало выше крыш.
Наш Малыш
Свалился с лыш…
– Хорошо сочинил…
– Нина Петровна тоже сказала, что хорошо. Только подчеркнула последнее слово. Говорит, что на конце нужна буква «жэ». А я стал спорить.
Потому что, если «жэ», то получается нескладно. Называется "неточная рифма"…
– Почему неточная? Произносится же все равно как с буквой "ша"…
– Это я уже потом понял. А тогда спорил изо всех сил. Я свое, а она свое…
– И что? Снизила оценку?
– Нет, поставила пятерку. Засмеялась и говорит: "Ну, хорошо. Только в контрольном диктанте или сочинении, когда подвернется это слово, пиши
все же по правилам". Я сказал, что ладно. Тогда все тоже стали смеяться: "Лыш, не падай с лыш-ш…" Так и приклеилось…
– Не обидно? – осторожно спросил Валерий.
– Не-а. Это же не дразнилка, а как второе имя. Даже лучше, чем первое. Константинов на Земле полно, а Лыш один единственный. – Из чего
следовало, что настоящее имя Лыша – Константин.
"Лыш" и правда было лучше. Это имя как-то смягчало угловатость мальчишки и чрезмерную правильность (порой даже некоторую деревянность) его
речи.
– А меня зовут Валерий…
– Куда, паразит! Стой сейчас же! – заорал в этот миг Лыш и вскочил. Ошарашенный Валерий сел в траву, раскинув ноги. Но оказалось, Лыш
кричит не ему. Это лап воспользовался, что на него перестали смотреть и бесшумно поднялся в воздух. Он улетал метрах в пяти над землей, в
сторону дальнего забора. Веревка шелестела по клеверу.
– Стой, зараза! – Лыш, нескладно махая руками, мчался следом, пытался ухватить веревку. Но коварный лап взмыл, веревка хлестнула по забору
и ускользнула. Лыш остановился, упершись ладонями в доски. Лап набирал высоту и стремительно уменьшался в размерах. Лыш постоял, задрав
голову, потом, кажется, плюнул и зашагал обратно, к покрытому мелкой тополиной порослью пню.
Валерий встал. Он смотрел, как идет Лыш – неловко, слегка скособоченно, невпопад дергая локтями. "Кажется, последствия давнего
полиомиелита, – подумал наглядевшийся на больных ребятишек Валерий. – Чуть заметные, но все-таки есть…" И отвел глаза, чтобы подошедший Лыш
не заметил его догадку.
Лыш через плечо посмотрел на исчезающий летательный аппарат. Потом досадливо глянул на Валерия.
– Разговорились, а он…
– Может, вернется? – виновато сказал Валерий.
– Ага, жди…
– Лыш, а ты не думаешь, что он обиделся? Ты с ним как-то… неласково…
– Да я с ними по-всякому! И добром, и… Это ведь не первый. И не второй… Теперь опять новый стул искать… А за веревку дома влетит, я из
кладовки без спросу утянул.
"Пойдем в «Хозтовары», купим новую веревку", – чуть не сказал Валерий. Но сдержался. Понял, что мальчик Лыш не примет столь примитивного
сочувствия.
– Долго ты его строил?
– Недолго… Долго стул искать.
Пока все свалки да чердаки облазишь… Теперь ведь таких не делают, это старая мода…
– Извини, Лыш. Это из-за меня. Заболтал я тебя, и вот…
Лыш мотнул щетинистой головой, глянул холодно. И ответил опять четко и размеренно, будто расставил деревянные кубики:
– Нет. Я сам виноват. Надо было привязать, а я забыл. И вот последствие…
– Ну, извини еще раз, Лыш, и я пойду. Мне пора.
Лыш смотрел мимо. Валерий все же кивнул ему, взял чемоданчик и пошел прочь. Но через несколько шагов не выдержал, оглянулся. Они
встретились глазами. Лыш смотрел без прежнего недовольства, а как-то… слегка ласково даже.
– Пока, – с облегчением сказал Валерий.
Лыш чуть улыбнулся (шевельнулась болячка на губе):
– А_А_кса т_А_нка, т_О_на…
– Ит_И_а… – машинально ответил Валерий. И пошел к выходу со двора – тоже с полуулыбкой.
И лишь на другом дворе – похожем на прежний, и абсолютно пустом – Валерия словно ударили навстречу тугой подушкой. Он постоял, помотал
головой, чувствуя на губах мелкий сухой песок ("красный песок"!). Кинулся обратно – и бежать было трудно, будто он двигался в текущей
навстречу воде.
Вот он двор, где они только что говорили!
Но Лыша не было. Не было на всей ширине просторного, как зеленый полигон двора. И звенело солнечное безмолвие…
Глава 5
Хозяйка оказалась рыхлая, добродушная, говорливая.
– Как звать-то?.. Валерик, значит! А меня кличут баба Клава. Соседки попрекают: "Какая ты «баба», даже не на пенсии еще, и мужики на тебя
поглядывают", – да я им обратно: "Не мелите языками, окаянные, грех один! Мое дело нынче одно: молодежь опекать, будто внуков своих… Вот и
Юнка, племянница, дочка брата Василия, меня бабой Клавой зовет, с малых лет повелось… Она тут, при мне, Юночка-то, родители из Коврова
прислали на учебу, да очная учеба не получилась из-за конкурса, теперь на заочной она, в школе художников, а работает на Фарфоровом заводе,
посуду разрисовывает…
Валерий спросил, нужен ли аванс.
– Да подожди с авансом-то, поживи сперва, может еще не понравится!
Валерий сказал, что понравится.
Баба Клава привела его в комнатушку, оклеенную бледно-синими обоями с рисунком из корабликов и чаек. Деревянная кровать, стол с ящиком, два
стула (не венских), книжный стеллаж до потолка. Не богато и не просторно. Однако по сравнению с казарменной комнатой на шестерых – отель
"Астория".
Пахло известкой побеленного потолка и вымытым некрашеным полом.
Окно было широченное. Что-то празднично-красное отражалось в стеклах распахнутых створок. Валерий уперся ладонями в подоконник, выглянул
наружу. За окнами были грядки и яблони, а ближе к окну вспухали, пышно громоздились гроздья алых соцветий. Казалось, хотят забраться в
комнату.
– Баба Клава, что за цветы? Не видал таких…
– А герань это, голубчик, герань!
– Герань, вроде бы, комнатный цветок, в горшках…
– Это правильно. А Илюша и Федя, студенты с биофака, что в запрошлом году у меня жили, посеяли семена вот прямо в огороде. Говорят, что в
нашем климате герань, она комнатная, а в Южной Америке прямо целые кусты. И посадили особый сорт. С той поры и растет… Илюша-то в этой
комнате жил, а Федя в той, где сейчас Юна.