Арана‑сан кивнул, и я начал декламировать:
Обвита плющом скала…
В море, в Ивами, Там, где выступает мыс Караносаки, На камнях растут в воде Фукамиру‑водоросли, На скалистом берегу – Жемчуг‑водоросли.
Как жемчужная трава Гнется и к земле прильнет, Так спала, прильнув ко мне, Милая моя жена.
Глубоко растут в воде Фукамиру‑водоросли, Глубоко любил ее, Ненаглядную мою.
Но немного нам дано Было радостных дней…
Валерка, сидящий на корточках в стороне, дернулся и прошипел:
– Ночей, идиот…
Я уставился на сидящего с полузакрытыми глазами Арана‑сана. Он слегка покачивался в такт словам – может быть, проговаривал их на японском? А, хрен с ним. Главное – не замолкать! Мысль мелькнула как молния, и я продолжал:
Что в ее объятьях спал.
Листья алые плюща Разошлись по сторонам – Разлучились с нею мы.
И когда расстался я, Словно печень у меня Раскололась на куски.
Господи! У Арана‑сан хронический холецистит! Поймет ли он меня правильно? Не примет за скрытую насмешку слова… Дьявол! У него еще и грудная жаба! А мне читать дальше…
Стало горестно болеть Сердце бедное мое.
И в печали, уходя, Все оглядывался я…
Но большой корабль Плывет…
И на склонах Батари…
Валерка дернулся – видимо, я опять в чем‑то ошибся. Мне и Пушкин в школе давался с трудом. А эти проклятые стихи, без всякой рифмы…
– Хоросо, Сергей. – Арана‑сан улыбнулся. Бог ведает, что за этой улыбкой. – Спасибо, что напомнири о моей неизбывной тоске по родным островам, по рюбимой жене. Спасибо… – Он слегка поклонился. Говорит Арана‑сан по‑русски здорово, вот только с буквой "л" проблемы. – Рад, очень рад вам…
Согнувшись в церемониальном поклоне (корпус наклоняется на 20‑30 градусов и в таком положении сохраняется около двух‑трех секунд), я протянул Арана‑сану белый сверток – о‑сэйбо, новогодний подарок. Слава Богу, справился… Я отошел в сторону, а мое место занял Валера. Поклонился и сказал:
– Позвольте, Арана‑сан, прочесть мои несовершенные строки. Им не сравниться со словами мастера, что нашел Сергей, но их родило мое сердце.
Арана‑сан улыбнулся. И, кажется, куда лучше, чем мне…
Оттого, что горы высоки, Стелется в полях жемчужный плющ, Нет ему ни срока, ни конца, – О, когда бы так же, без конца Видеть вас, сэнсэй, я мог!
Валера протянул Арана‑сану свой подарок. А начальник…
– О‑рэй о‑мосимас! – воскликнул Арана‑сан. – Рошадь узнают в езде, человека – в общении.
Он снова улыбнулся и повторил пословицу на японском. Я стоял, посрамленный и униженный. Господи! Ну что мне стоило тоже сочинить пятистишье, а не заучивать длинный и скучный текст! Кретин! Поделом! Кто слишком умен, у того друзей не бывает! Захотелось же мне показаться самым умным… Задумал муравей Фудзияму сдвинуть…
Я вздохнул. Спросил:
– Слушай, а ты не жалеешь?
– О чем?
– Ну… как раньше было.
Валерка покрутил пальцем у виска.
– Ты чего, псих? Ты бы раньше на «Тойоте» ездил? А я на «Мицубиси» катался? Да мы с тобой на пару за три года на старый «Запорожец» не зарабатывали! А как вкалывали! На птицефабрике проводку чинили по колено в курином дерьме… Еще и вода протекала, помнишь? А у тебя сапог не было, ты по загородкам как обезьяна прыгал… Ну а с книгами, помнишь? Из Москвы к нам, в глубинку, возили спекулировать. Детективы, фантастику… Помнишь Дика, «Человек в высоком замке», как японцы с немцами Америку оккупировали? Вещь! И японцы там правильно описаны, хорошо… Такой сюр!
Все. О сюре Валерка может говорить часами. Он его любит – во всех формах, особенно в напечатанных… Я вздохнул и поднялся:
– Слушай, я пойду развеюсь.