Блейн неподвижно лежал на спине. Его тело снова принадлежало ему, и он испытал давнее, чувство благодарности за то, что опять удалось вернуться.
Наконец он все вспомнил.
Я, Шепард Блейн, разведчик из "Фишхука", летаю в космос, исследую известные миры. Бывал на планетах за много световых лет от Земли. Иногда открывал что-то интересное, иногда - нет. Но в этот раз обнаружил Нечто, ставшее частью меня самого и вернувшееся вместе со мной на Землю.
Он поискал это Нечто и обнаружил в уголке своего мозга, куда оно в ужасе забилось. Блейну тоже было страшно, однако он попытался успокоить его. Он понимал, каково Ему быть в плену чужого разума. Хотя, с другой стороны, он и сам с радостью избавился бы от этого "пленника", поселившегося в мозгу.
Невеселая ситуация для нас обоих, мысленно произнес Блейн, беседуя одновременно с собой и этим существом.
Чужой выполз из своего уголка, где все это время прятался, и Блейн ощутил его прикосновение, заглянул на миг в его чувства, понятия, знания.
Блейну показалось, что кровь чужого существа ледяным потоком вливается в его вены, что он ощущает его затхлый запах и слизистое прикосновение его лап - он хотел закричать и с трудом сдержал безумный вопль. Он заставил себя лежать неподвижно, и Розовый опять забился в свое убежище и улегся, свернувшись в клубок.
Блейн открыл глаза и увидел, как крышка кабины, в которой он лежал, откинулась. В лицо ударил яркий свет лампы.
Блейн мысленно ощупал тело, проверяя, в целости ли оно и сохранности.
Все было в порядке. Да иначе и быть не могло: все эти тридцать часов тело лежало здесь в полном покое. Он пошевелился, приказал себе подняться и сел. Со всех сторон смотрели расплывающиеся в потоках света лица.
- Ну как, трудно было в этот раз? - спросил кто-то.
- Не легче, чем обычно, - ответил Блейн.
Он вылез из похожей на гроб кабины и зябко передернул плечами. Вдруг стало холодно.
- Ваш пиджак, сэр, - приблизилось чье-то лицо над белым халатом.
Девушка помогла ему надеть пиджак.
Потом подала стакан.
Блейн попробовал: молоко. Можно было догадаться. Здесь всем принято по возвращении давать стакан молока. Может, в него что-нибудь кладут? Он никогда не интересовался. Для него и других разведчиков это была одна из многих мелочей, составляющих особую прелесть "Фишхука". Через сто с небольшим лет существования "Фишхук" сумел произвести великое множество полузабытых, в разной степени старомодных традиций.
Он уже стоял, потягивая молоко, и к нему возвращалась большая пусковая комната, в которой блестели ряды звездных машин. Некоторые были открыты, а в закрытых лежали тела товарище Блейна, и их разум путешествовал сейчас где-то в космосе.
- Который час? - спросил Блейн.
- Девять вечера, - ответил человек, державший в руке журнал регистрации.
Существо опять шевельнулось в мозгу, и вновь зазвучали слова:
"Здорово, приятель. Меняюсь с тобой разумами!"
Пожалуй, по человеческим понятиям, ничего более нелепого быть не могло. Это было приветствие. Что-то вроде рукопожатия. Пожатие разумов!
Впрочем, если вдуматься, в нем куда больше смысла, чем в обычном рукопожатии.
Девушка тронула его за руку:
- Ваше молоко, сэр!
Если это расстройство мозговой деятельности, значит, оно еще не прошло.
Блейн снова ощутил Его - этот чуждый, темный сгусток, спрятавшийся где-то в подсознании.
- Машина в порядке? - спросил Блейн.
Человек с журналом кивнул:
- Все в полном порядке. Записи с информацией уже отправили.
Полчаса, спокойно думал Блейн и удивился собственному спокойствию. У меня осталось всего полчаса, потому что именно столько потребуется, чтобы обработать информацию. Записи всегда просматриваются сразу после возвращения исследователя. Приборы, конечно, зафиксировали, что произошло.
И вскоре здесь все станет известно. Надо выбраться отсюда прежде, чем прочтут записи.
Он оглядел комнату и вновь почувствовал удовлетворение, восторг, гордость - то, что испытал, попав сюда впервые много лет назад. Этот зал - сердце "Фишхука", отсюда отправляются исследователи на далекие планеты.
Блейн представлял, как тяжело будет расстаться со всем этим, как трудно будет уйти насовсем, - слишком большую часть самого себя он сюда вложил.
Но выбора нет, надо уходить.
Он допил молоко, отдал девушке стакан. Затем пошел к двери.
- Одну минутку, сэр, - мужчина протянул ему журнал. - Вы забыли расписаться.
Проклиная формальности, Блейн вынул из кармана карандаш и расписался.
Столько глупостей, но такой ритуал. Расписывайся, когда приходишь, отмечайся, когда уходишь, а главное, держи язык за зубами. Такое впечатление, что одно лишнее слово - и "Фишхук" рассыплется в прах.
Он вернул журнал.
- Простите, мистер Блейн, но вы не указали, когда придете на чтение записей.
- Напишите, завтра в девять, - бросил он.
Пусть пишут все, что вздумается, я не собираюсь возвращаться. У меня осталось лишь тридцать минут, даже меньше, и нельзя терять ни мгновения.
С каждой убегающей секундой в памяти все ярче вставал тот вечер три года назад. Он отчетливо помнил не только слова, но и тон, которым они были произнесены. В тот вечер позвонил Годфри Стоун, в его голосе, прерывистом, словно после очень быстрого бега, звучал панический страх...
- Счастливо! - Блейн вышел в коридор и захлопнул за собой дверь. В коридоре никого не было. По обеим сторонам пустынного коридора двери были закрыты, из-за некоторых сквозь щели просачивался свет, стояла полная тишина. Но в этой безлюдности и тишине слышался пульс гигантского организма "Фишхука". Казалось, этот огромный комплекс никогда не спит; круглые сутки работают лаборатории и испытательные станции, заводы и университеты, обширнейшие библиотеки и склады...
Блейн на мгновение остановился, прикидывая. Все, кажется, достаточно просто. Выйти из здания ничто не мешает. Остается только сесть в машину, которая на стоянке, в пяти кварталах отсюда, и поскорей добраться до северной границы. Нет, остановил Блейн себя, не годится, чересчур уж просто и прямолинейно. И слишком очевидно. В "Фишхуке" наверняка решат, что именно так я и потуплю.
Но сомнение не покидало Блейна, голову сверлила чудовищная мысль: а надо ли вообще бежать?
А те пятеро, после Годфри Стоуна, - что, разве еще недостаточно?
Блейн быстро зашагал вниз по коридору, стараясь разобраться в своих сомнениях и вместе с тем чувствуя, что сомнениям сейчас не место. Какие бы колебания ни возникали, он знал, что действует правильно. Но правильность сознавал рассудком, а сомнения шли от сердца.
Он понимал, что причина тут одна: он не хочет бежать из "Фишхука".